Высшие кадры Красной Армии. 1917-1921 гг. - Сергей Войтиков

Занимаясь политическими спорами относительно строительства новой армии, коллегия Наркомвоена оказалась в ситуации политической изоляции[227]. Результаты, достигнутые партийными работниками к концу февраля – началу марта 1918 года, были налицо: аппарата нет, реальных проектов строительства реальной армии нет, сколько-нибудь реальной вооруженной силы – тоже нет. Есть лишь разнобой проектов и мнений: не комиссариат, а дискуссионный клуб, обстановку которого наглядно иллюстрирует одна из докладных записок Главковерха в Совнарком[228].

Позднее, в 1919 году, один из членов коллегии Наркомвоена – В.А. Трифонов – проанализировал первый опыт практической деятельности коллегии Наркомвоена. В.А. Трифонов констатировал, что предпринятые в начале революции попытки создать армию усилиями только большевиков по самобытным методам и способам строительства провалились: вместо армии получилась «вольница…совершенно не дисциплинированная и неспособная к сколь-нибудь регулярным действиям», что показали первые столкновения с регулярными германскими войсками во время наступления последних на Петроград. Эти события февраля 1918 года Трифонов назвал «днями отрезвления» партийных работников, отказавшихся от своих персоналальных представлений и признавших «старые, испытанные, рутинные» способы военного строительства. Коммунисты-революционеры, по воспоминаниям Трифонова убедились, что «армию можно заставить преследовать коммунистические цели, но нельзя ее строить по-особенному, по-коммунистически»[229].

Пожалуй, единственным противником демобилизации в коллегии Наркомвоена был В.А. Антонов-Овсеенко[230]

Невероятно, но конверсия аппарата военного управления не означала отказ от строительства Красной Армии: 15 января 1918 года (почти сразу после принятия известного декрета, положившего формальное начало Красной Армии) СНК заслушал заявление Подвойского, в котором содержалось требование денег на уже начатое «в самом широком масштабе» формирование социалистической армии. Наркомвоену было постановлено перечислить 20 млн. из сумм и ассигновок военного фонда[231]. Таким образом, январем 1918 года можно датировать окончательный переход к курсу на военное строительство.

Так или иначе, в феврале 1918 года прозревшие Ленин и сотоварищи окончательно поняли, что мириться с коллегией «пролетарских наркомов» более нельзя.

Захват Нарвы и угроза Петрограду в феврале 1918 года окончательно убедили большевистское руководство, что на развал германской армии и мировую революцию всерьез рассчитывать не следует. Точно датировать начало прозрения председателя Совнаркома В.И. Ленина практически невозможно. Документы позволяют предположить, что взгляды СНК в целом и его председателя в частности начали меняться во второй декаде декабря 1917 года.

В фонде Управления делами Наркомвоена (РГВА) нами обнаружен машинописный отпуск отношения Наркоммору с разъяснением плана СНК по демобилизации промышленности. Документ датирован 11 декабря 1917 года и подписан: «Народный комиссар». В принципе, автором отношения мог быть любой член коллегии Наркомвоена[232]. Предположительно, автором был действительно нарком – только не наркомвоен, а комиссар по демобилизации – М.С. Кедров, чьи материалы отложились в деле. В отношении подвергнуто критике официальное объявление Морского Генерального штаба (Генмора) – «Рабочие, демобилизуйте промышленность», подписанное комиссаром Генмора Ф.Ф. Раскольниковым[233]. Автор документа пояснил: «В настоящее время в военном ведомстве разрабатывается проект секретного декрета о демобилизации промышленности, впредь до подписания которого сообщение в печати каких бы то ни было сведений об этом представляется крайне нежелательным», а потому обращение Ф.Ф. Раскольникова открывает секретные сведения о военных приготовлениях. Самое главное – автор указал, что это объявление, совершенно отвергает необходимость всяких работ по обороне, «коренным образом» расходится с намерениями Совнаркома[234]. Из документа следует, что демобилизация промышленности не означала в действительности отказ от военного строительства[235]. Естественно, и в конверсии аппарата военного управления не было никакой надобности. А 16 декабря СНК заслушал доклад Н.В. Крыленко «О переходных формах устройства армии в период демобилизации» – почти уникальный случай: в части постановлений зафиксирован обмен мнений. Вопреки сложившейся практике и принципам работы В.И. Ленина[236], никакого решения принято не было[237]. Краткость протокольных записей не позволяет «услышать» обсуждение доклада Главковерха, но, скорее всего, или члены Совнаркома просто не пришли к общему знаменателю, или Крыленко удалось ненадолго превратить в «дискуссионный клуб» и Совнарком.

Об изменении взглядов В.И. Ленина косвенно свидетельствует его решение отложить пункт повестки заседания Совнаркома 13 декабря 1917 года о создании демобилизационного центра[238]. 18 декабря 1917 года СНК принял ленинский проект резолюции, которая, в том числе, предусматривала «усиленные меры по реорганизации армии при сокращении ее состава и усилении обороноспособности»[239].