Искатели - Михаил Васильев

"Счастливого пути, коллега"! — неожиданно раздался здесь голос профессора Моралеса. Платон в недоумении завертел головой. Оказывается, Моралес смотрел с монитора видеосвязи, неуклюже стилизованного под иллюминатор. Совсем рядом была видна его голова, дочерна загоревшая лысина, белые пряди волос. За его спиной толпились студенты УИЦА, махали руками. Как ни странно, в последние два дня и даже последнюю ночь, они вдруг воспламенились энтузиазмом и работали, как одержимые. Монитор, бытовой прибор, будто прямо из чьей-то гостиной. Здесь он выглядел как-то необычно. Платон тоже помахал в ответ.

"Магическое зеркало Итлачиаякуе", — пришло в голову. По эту сторону видеомонитора обстановка почему-то была неторжественная.

Теперь в середине зала перед древним креслом пилота стоял Кукулькан, раздуваясь от чувства собственной значимости, вытирал руки тряпкой. Кресло это было больше похоже на древний сундук. Подлокотники его густо усеивали кнопки и рычажки. В большинстве своем они так и остались непонятными Кукулькану. Даже кнопки эти были каменными, огромными. Некоторые не сохранились, на их месте остались черные прямоугольные дыры. Перед сундуком из каменного пола торчали рычаги. На их концы по замыслу древних исполинов были установлены наконечники со скобами, похожие на сабельные эфесы, сильно потертые, послужившие. Наверное, для надежности, чтобы руки пилота не могли соскользнуть в ответственный момент.

И вот, наконец, Кукулькан вскарабкался на свое место, взялся за гигантские рычаги. Его ладошки едва ухватили макушки позолоченных эфесов, будто младенец забрался в старинный грузовой автомобиль.

— Ничего, люди летали, — пробормотал он. — Или боги.

Поднял голову, глядя на потолок с каменным подобием люстры, произнес еще что-то, длинное, какие-то слова на своем непонятном для остальных языке.

С монитора тоже что-то закричали.

— Ну, вперед на Талокан! — торжественно произнес Кукулькан.

Платон, который что-то записывал в тетрадке, уже раскрыл рот — что-то собрался сказать, и тут его придавило внезапной тяжестью, будто обрушилась сверху какая-то плита. Прижатый этой плитой, он увидел, как покачнулась каменная люстра на потолке, громко щелкнули, столкнувшись, ее детали.

Снаружи, на земле было по-прежнему буднично. "Обсидиановую бабочку" в полет никто не провожал, никто не знал о сегодняшнем взлете. Власти по-прежнему распускали слухи, что подготовка этого космического корабля будет вестись еще долго — опасались, что на месте взлета стихийно соберется толпа, и кто-нибудь обязательно пострадает. О древней летающей тарелке и марсианских сокровищах уже стали забывать.

И вот невдалеке, в Копане туристы, гуляющие по дороге Солнца и карабкающиеся на пирамиды, почувствовали, как вздрогнули у них под ногами древние камни. Разом закричали птицы в джунглях, оттуда поднялась темная птичья стая. Вдалеке зашевелились деревья, возникла и полезла вверх дымящаяся гора земли и камней. Вот она рассыпалась, и появился огненный шар. Оглушив громом, внезапно рванулся вверх. Все вокруг заволокло дымом и пылью. Черный диск, накренившись и немного отклоняясь в сторону, поднялся вверх. Поднимался все стремительнее и вот исчез в облаках.

Неопытный Кукулькан слишком разогнался на старте.

— Чуть не сплющил всех, — первым сказал Конг, когда немного пришел в себя. — Думал, никогда уже не вздохну.

— Хорошо, что Хуана Карлосовича не взяли, — добавил Ахилл. — Насмерть бы угробили старика.

* * *

Платона вело вперед не то любопытство археолога, не то долг капитана и руководителя экспедиции. Он решил, что долг. Платон медленно шел — насквозь через ряд отсеков, через большие дверные проемы. Над каждым из них был высечен барельеф — змеиная голова с открытой зубастой пастью. Кукулькан почему-то называл эти отсеки пещерами.

Удивительно, но оказалось, любопытство индейских археологов из УИЦА не простиралось далеко. Первые отсеки летающей тарелки были пусты, все, что оставили древние исполины отсюда вынесли. Но только первые. Быстро исчезли следы современной цивилизации: окурки, банки из-под "Колы", борозды, оставленные на каменном полу чем-то тяжелым, которое волочили здесь.

Даже пыль, по которой шел Платон, кажется, была не потревожена. На нее не наступали много сотен лет. Но ничего ценного не было и дальше. Повсюду лежали осколки разбитых тарелок и кувшинов, керамические и из какого-то зеленоватого камня. Попалась сломанная, наполовину искрошившаяся под чьей-то ногой курительная трубка и много чего-то непонятного органического, сгнившего дочерна и давно высохшего. Возможно, это было когда-то одеждой, едой или еще чем-то. А здесь на полу почему-то россыпь раковин, серых от пыли и грязи, частью уже рассыпавшихся и раздавленных.

Он остановился перед каким-то маленьким глиняным сооружением, похожим на игрушечный античный храм. Платон уже видел такие в музеях. Считалось, что у месоиндейцев это были домики для птиц.

В углу темнела какая-то бесформенная масса высохшей органической протоплазмы. Только его глаз археолога определил мумифицированные тыквы и, кажется, картофель.

Было понятно, какая стена наружная — от нее веяло чуждым холодом и даже иллюзорно тянуло сквозняком. Неестественно близко ощущался космос.

А за другой стеной с пробитыми под потолком маленькими квадратными окошками, оказывается, был обжитый центр тарелки. Стали доноситься звуки из кухни, где возился Титаныч, кастрюльный звон. Там находились склады, кривой жилой коридор, ряд дверей в каюты. Двери эти сделали из цельного дерева, кедра из парка Тикаль.

У входа в следующий отсек прямо на пороге почему-то лежало страусиное яйцо, подаренное индейским университетом, сине-зеленое, с двумя дырочками и следами высохшего желтка снаружи. Платон пнул его, яйцо хрустнуло и откатилось, оказавшись совсем пустым. Непонятно, кто и зачем мог его принести, чтоб высасывать здесь.

Дальше стояла прислоненная к стене плита с незаконченным барельефом. Завершенным было только лицо на нем: наполовину живое, а наполовину — мертвый череп. На куче каменной крошки лежали медные зубила, рядом — какая-то киркомотыга и молот. Молот был сделан в виде черепа — кажется, ягуара.

Оказывается, на потолке здесь были фрески, выцветшие и полуосыпавшиеся. Люди в сложных мешковатых и когда-то ярких одеждах. Марсианские животные, похожие на гигантских насекомых, одного светло-бурого цвета, наверное, такого же, как марсианский грунт. Уже знакомые. После того, как в этой тарелке Платон раскрыл тот второй портсигар, он часто видел их, каждую ночь во сне появлялся Марс. Необычно яркий и подробный мир, в нем было прохладно или жарко, он даже ощущал во сне его запахи и слышал ни на какую больше непохожую, непонятную совсем речь.

Войдя в большой пустой отсек с пирамидальными столбами по углам, он понял, что это поле для игры в мяч. Ну да, вот и каменный круг на стене. В углу каменные латы для игроков. А этот мятый полый шар из почерневшей меди, наверное, мяч и есть.