Молот и "Грушевое дерево". Убийства в Рэтклиффе - Т. А. Критчли

Согласно традиции такие дознания проводились как можно ближе к месту преступления, поэтому в субботу коронер Анвин занял «Черную лошадь», заведение, расположенное напротив таверны «Королевский герб». Снаружи собралась огромная толпа. Жаждущие новостей и охваченные благоговейным страхом люди теснились и толкались по всей Нью-Грейвел-лейн и дальше за углом по Рэтклифф-хайуэй до лавки Марра, которая находилась на расстоянии меньше полумили. Внутри «Черной лошади» за место боролись свидетели, присяжные, журналисты и немногочисленные зеваки, которым посчастливилось оказаться на месте события. Ровно в два часа коронер призвал к тишине и обратился к присяжным:

«В восточной части столицы регулярно происходят убийства, и никакая бдительность не способствует тому, чтобы преступления были раскрыты. В здешней округе население в основном состоит из представителей низших классов и время от времени пополняется выходцами из Вест– и Ост-Индии, а также за счет притоков иностранных моряков из лондонского дока. Это требует неотложного, серьезного внимания тех, кто наделен правительственной властью. Недавние и самые последние убийства – позор для страны и почти упрек самой цивилизации: оказалось, что усилий полиции, состоящей из обычных приходских констеблей, недостаточно, чтобы оградить граждан от руки насилия, и коронеру приходится только регистрировать самые зверские преступления и при этом не иметь возможности передать преступников правосудию, чтобы те понесли наказание. Наши дома больше не являются нашими крепостями, и мы в опасности даже в собственных постелях. Эти утверждения, какими бы суровыми они ни казались, доказываются недавними событиями, происшедшими недалеко от места, где мы сейчас собрались, а также многочисленными вердиктами в связи с умышленными убийствами, вынесенными в последние три месяца в отношении неизвестных личностей, никто из которых так и не был пойман. И пока не будет найдено более эффективного средства, желательно, чтобы в обстановке нынешнего волнения умов отобранные из милиции или гвардии военные, возглавляемые гражданскими властями, патрулировали по ночам этот квартал. К сожалению, вынужден констатировать, что хотя вы и выносите основанный на представленных показаниях вердикт, преступники при этом так и остаются неизвестными. Однако будем надеяться, что при содействии Божественного провидения, которое редко позволяет злоумышленнику избежать наказания в земной жизни, предпринимаемые усилия позволят обнаружить бесчеловечных монстров и предать в руки правосудия. Ваш вердикт будет: неизвестные лица, виновные в совершении умышленного убийства».

Первым к присяге привели Джона Тернера. Он сообщил, что работает на предприятии господ «Скарлет и Кук» и в течение примерно восьми месяцев снимал комнату у Уильямсонов. Он занимал выходящую на фасад мансарду над двумя нижними этажами. А питался в расположенном неподалеку доме брата. Далее Тернер продолжил:

«В прошлый четверг я пришел от брата к Уильямсонам примерно без двадцати минут одиннадцать, точнее сказать не могу. Стоявшая у входа миссис Уильямсон последовала за мной в дом. Мистер Уильямсон сидел в центральной комнате в своем большом кресле, а служанка находилась в дальней комнате. Никого, кроме этих троих, в доме я не видел. Мистер Уильямсон пригласил меня сесть. Я встал у камина. Вошел мужчина невысокого роста, которого, как я понимаю, зовут Сэмюэл Филлипс. У него была привычка являться в это время за пинтой пива. Он сказал мистеру Уильямсону, что со стороны переулка в его стеклянную внутреннюю дверь заглядывает крупный мужчина в мешковатой куртке. Мистер Уильямсон взял свечу и со словами “Пойду посмотрю” удалился. Вскоре он вернулся и сказал, что никого не заметил. А затем добавил: “Если бы увидел того типа, то живо бы отправил на все четыре стороны”. Филлипс с пивом ушел, и сразу вслед за ним появился мистер Андерсон, но оставался в доме не более двух минут. Вскоре после того, как служанка выгребла из камина золу, я поднялся по лестнице в мансарду. Следом за мной в свою комнату последовала миссис Уильямсон, она несла часы и серебряный черпак. Тогда я видел их всех живыми в последний раз. Я слышал, как миссис Уильямсон заперла дверь спальни и снова спустилась вниз. У меня на двери нет никаких замков. Я лег в постель, но не пролежал и пяти минут, как входную дверь дома взломали. Затем два или три раза вскрикнула служанка: “Мы все погибли” или “Мы все погибнем”. Хотя не могу точно припомнить, как она выразилась. Я еще не уснул и слышал несколько ударов, но не уверен, что это было за оружие. Вскоре раздался крик мистера Уильямсона: “Я покойник!” Пару минут я еще оставался в кровати, а затем вскочил, прислушался у двери, но ничего не услышал. Спустился на второй этаж, и в это время снизу послышались три тяжелых вздоха. Кто-то очень осторожно пересек комнату на первом этаже. К тому времени я уже дошел до середины последнего пролета лестницы, и меня ничто не скрывало. А когда оказался у ее подножия, обнаружил приоткрытую дверь. Сунул голову в проем и увидел в комнате при свете свечи мужчину не меньше шести футов ростом в темном шерстяном плаще до пят. Он стоял ко мне спиной, над кем-то наклонившись, будто обшаривал карманы. Послышалось серебристое треньканье. Мужчина поднялся, и я увидел, как он левой рукой отводит полу плаща, а правую подносит к груди, словно что-то прячет в карман. Никого, кроме него, я не видел и лица его тоже не разглядел. В ужасе, но стараясь не шуметь, бросился наверх. Сначала подумал было спрятаться под кроватью, но испугался, ведь там меня могут найти. Схватил две простыни, связал вместе и прикрутил к столбику кровати, затем открыл окно и по простыням стал спускаться вниз. Мимо проходил ночной сторож, я крикнул ему, что в доме произошло убийство, и он помог мне оказаться на земле. На мне не было ничего, кроме ночного колпака, рубашки и вязаного жилета. Сторож пустил в ход свою трещотку. Подоспел мистер Фокс и сказал, что надо взломать дверь. Исчез, но вскоре вернулся с кортиком. Я часто видел часы мистера Уильямсона. Небольшие, толстенькие, со стеклом. Они имели цепочку золотистого цвета и большую печатку с камнем внизу. Стоя в четверг у камина, я видел, как мистер Уильямсон поигрывал цепочкой. Насколько припоминаю, никогда не замечал в доме металлического ломика».

Тернер закончил показания, взволнованный и побледневший от нахлынувших воспоминаний. Тишину в пивной нарушали только скрип перьев журналистов и писаря коронера, потрескивание огня в камине и приглушенный гомон толпы на улице. Невозможно было усомниться в том, что Тернер говорит правду. И хотя в ночь убийства его задержали и отдали на попечение дежурившему тогда сторожу, через короткое время освободили. Но что же он был за человек, если бросил на произвол судьбы внучку Уильямсонов Китти? В своем отчаянном порыве вырваться из таверны «Королевский герб» Тернер о ней явно не вспомнил. Но Де Куинси, рисующий картину броскими черно-белыми мазками, выписывал характеры по контрасту – одного негодяем, другого, в противоположность порочности, благородным. И придумал злополучному жильцу хитроумную защиту:

«Ох уж это мужество! Бог в притче христианских народов помогает тем, кто помогает себе…

Если бы речь шла только о нем одном, он бы не сумел действовать так похвально. Но все произошло по-другому – он искренне встревожился за несчастную девочку, которую знал и любил. Понимал: каждая минута приближает трагическую развязку. И когда проходил мимо двери ее спальни, первой мыслью было взять ее из постели и нести на руках туда, где они разделят общую судьбу. Однако, поразмыслив, понял, что от внезапного пробуждения – ведь ему не удастся даже шепотом объяснить, в чем дело, – девочка громко закричит. И эта неизбежная оплошность погубит их обоих. Оставался единственный способ спасти ребенка. Первым шагом к ее освобождению должно было стать его собственное освобождение. И начало было положено поистине блестящее. Ведь тот штырь кровати, который, как он опасался, вырвется, стоит его покрепче дернуть, выдержал вес его тела. Он поспешно привязал к нему три отрезка самодельной веревки общей длиной двенадцать футов. Грубо скрутил, отчего она стала короче всего на три фута. Привязал к ней вторую такую же веревку, и получилось шестнадцать футов общей длины, чтобы выбросить за окно. К этим шестнадцати, из которых семь ушло на расстояние от подоконника до кровати, добавил еще шесть, так что до земли не хватило около десяти футов. Пустяк для мужчины или мальчишки, можно прыгнуть, не опасаясь травмы. И в этот миг, когда отчаянное волнение почти парализовало пальцы, он услышал тихие зловещие шаги крадущегося в темноте убийцы. Никогда еще, наверное, в этом мире человек не чувствовал такую тяжкую, жестокую ответственность за судьбу спящего ребенка, как этот мастеровой. Стоит на секунду-другую замешкаться или уступить приступу паники, и грань между жизнью и смертью для девочки станет совершенно иной. Но надежда все еще теплилась. Без надежды бы все пропало, и она зиждилась на понимании дьявольской натуры того, чья смертоносная тень затмила в этот миг обитель жизни. Мастеровой ясно сознавал, что преступник не ограничится тем, что убьет ребенка во сне. Пропал бы вкус убийства. Эпикуреец-убийца не почувствовал бы остроты напитка из чаши смерти, если бы не ощутил страданий жертвы. Но что бы ни думал мастеровой, ход его мыслей внезапно прервался. На лестнице снова послышались шаги, такие же тихие и осторожные, как раньше. Еще один шаг, и участь ребенка будет решена. Но в этот миг все было готово – рама распахнулась, веревка свободно закачалась под окном. Мастеровой кинулся наружу, и вот он уже спускается вниз».