Сломанные крылья - Евгения Михайлова

– Здравствуй, – томно произнесла она. – Ну до чего же ты чуткий. Мне ночью снился виноград. Я даже вкус чувствовала.

– Привет. Вот и съешь его сразу. Это же витамины. Я пытался посчитать вчера, сколько дней ты уже лежишь, – не получилось. Но очень много. Так можно ходить разучиться.

– Понимаешь, сил все еще нет. Лежать проще, чем ползать, держась за стены.

– При чем здесь стены? За меня подержишься.

– Тебе только этого не хватает.

– Кто знает, может, и не хватает. Я себя уже просто сожрал из-за собственной беспомощности. Олю не нашел, с похитителями ее не расправился, на что я самому себе нужен? А ходить тебя научить – это дело. Захотим – получится.

– Да, наверное. Но знаешь, я до ванной уже сама добираюсь. Не хотелось бы, чтобы ты видел, как. Ты посиди в гостиной, я чуть-чуть сполоснусь.

Когда Никита вышел, Надя нормальным шагом прошла в ванную, пустила сильную струю прохладной воды, села под ней и горько, отчаянно зарыдала. Ей хотелось голову о мрамор разбить. Он готов во всем помогать ей, но только потому, что не нашел свою распрекрасную Олю. А так – забыл бы о ней, пусть ее хоть парализует, пусть ноги у нее отвалятся.

Когда Никита постучал в дверь, Надя бессильно лежала на кровати. У него в руках был поднос: кофе, тосты. Мама небось всучила. Стелла, конечно, давно заметила Надины ночные пиршества на кухне.

– Кофе, – сказала Надя. – Я уже забыла его вкус. Спасибо. Я выпью. – Она откинулась на подушки. – Только сначала скажи: почему ты ко мне приходишь, помогаешь? Что это? Жалость? Благодарность? Или доброту свою мне, как нищему на паперти, подаешь?

– Зачем ты спрашиваешь? Да еще с такой обидой. Все просто. Мы не чужие люди. Несчастья нас сблизили. Я тебя в беде оставить не могу.

Надя закрыла глаза, из-под ее ресниц выкатились крупные слезы. Что он с ней делает, этот парень? Она может хитрить, обманывать, но правда в том, что отказаться она от него не может. Ей после этого жизнь будет не нужна. Но он сказал лучше и больше, чем она ожидала. Она ждала всего лишь слова «благодарность». А он сказал: «не чужие люди», «в беде оставить не могу». Что ж она ревет как заведенная? У нее, можно сказать, сегодня праздник!

* * *

Виктор просто вытолкал свою мать из погреба и встал перед Ольгой. У нее кончились слезы, стоны, крики. Она с трудом открыла опухшие глаза и посмотрела ему в лицо:

– Где он?

– За городом. Я выбрал лучший дом. Там бездетная пара. И богатая. Я позвонил в дверь. Его сразу взяли.

– Да? – прошептала Оля. – Моего сына сразу взяли чужие люди? Он валялся у них под дверью? И что они с ним сделают?

– Может, себе оставят. Может, пристроят. Сейчас это не проблема.

– Сейчас и в колодце утопить – не проблема. Зачем ты его забрал? Он подарил мне жизнь, украденную тобой. Зачем ты забрал?!

– Ты пойми, ребенку здесь было бы плохо. Нет условий. Могут услышать, как он плачет.

– Ребенку хорошо там, где я. У меня молоко. Он бы окреп, подрос. Мы могли бы с ним дождаться, когда ты подохнешь, скотина, – тихо и четко проговорила Оля. – У него жизнь впереди. А с твоими грехами сгорают в аду до смерти.

– Ты что говоришь! – Виктор сжал рукой подбородок Оли. Он хотел ее ударить, нет, избить, но опять наткнулся на бесстрашный, ненавидящий взгляд и попятился. Не ведьма ли она? Сколько страданий он из-за нее принимает.

– Слушай, ты того… Отдохни. Как бы осложнений не было. Тебе спать надо. Я сейчас принесу молока, хлеба, с работы соков, фрукты.

– Подавись ты этим всем, – вяло проговорила Оля. – Я надеюсь, ты запомнил, куда отвез моего сына. Если ты мне его не привезешь, бойся сюда заходить. Убью я тебя.

Виктору от этих слов вдруг стало так безнадежно одиноко, что он заплакал. Он всхлипывал и вытирал слезы, как в детстве, и понимал, что из-за этого она его еще и презирает.

– Это ведь и мой сын, – с трудом выговорил он. – Что ж ты меня добиваешь?

– Уходи, – отвернулась Оля к стене. Когда он вышел, она сползла на пол, стала на колени и подняла руки вверх:

– Господи, если Ты есть – верни моего ребенка. Дай нам уйти домой. И не трогай этого ублюдка. Он ничего не понимает.

Никита курил ночью на кухне. Лена вошла и погладила его сзади по волнистым густым волосам. Он не оглянулся. Он сказал голосом, в котором не было жизни:

– Я встретил сегодня мать Оли. Она сказала: новостей нет. Мы можем как угодно обнадеживать друг друга, но ничего не изменишь: Оли больше нет. И меня больше нет. Если бы повезло завтра незаметно умереть, был бы самый лучший выход.

– Как ты можешь такое говорить мне? Ты для меня все!

– Ну, не врать же мне. Тем более теперь могу поклясться, что сам себя уничтожать не буду. Не беспокойся. А без счастья, любви, смысла жизни живут многие.

– Ты часто ездишь к Наде.

– Да, она очень больна. Думаю, из-за меня. То ли на самом деле влюбилась, то ли придумала себе любовь. А она – человек твердый. Во всем идет до конца.

– Ты о чем?

– Я боюсь, если перестану к ней ходить, она что-то страшное сотворит.

– Но ведь она может подумать… Что, если она решит: раз ты свободен, вы можете пожениться?

– Ну, не такие дураки ее родители, чтобы зятя принимать с дырками в кармане. Я полагаю, она может захотеть, но ей просто не позволят. И я не буду перед ней виноват.

– А если все не так просто? Если она всех поставит перед каким-то страшным, как ты говоришь, выбором? Родители ради детей на что угодно идут. А у них своего богатства хватает.

– Я сам себе задаю этот вопрос. А вдруг Надя сделает мне предложение?

– И что ты отвечаешь?

– Какая разница, мама? Валяться пьяным под забором, уйти в монастырь, жениться на Наде? Мне всегда будет одиноко и плохо. Я живу только во сне, когда вижу Олю.

– Но среди этих трех прекрасных вариантов, которые ты перечислил, на каком месте женитьба на Наде?

– Ни на каком. Я по-человечески хорошо к ней отношусь. Помню, как она старалась помочь найти Олю. Причинять ей дополнительную боль я точно не хочу.

– Значит…

– Ничего не значит. Может, переболеем вместе наши беды и разбежимся. То есть она переболеет. У меня все навсегда.

* * *

Оля, не глядя Виктору в глаза, повторяла уже в который раз:

– Расскажи мне, как ехать туда, куда ты отвез ребенка.

– Я устал тебе объяснять. Так просто не расскажешь. Я долго ехал на машине. Проехал не один поселок. У того остановился, потому что дороги расходились. Тут у меня другой водитель – навстречу ехал – попросил закурить. Разговорились. Я сказал, мне б на ночлег остановиться, а то, мол, не одни сутки в пути. Только, говорю, мне б в такой дом, где детей нет. Не люблю, мол, когда пищат. Он просто показал мне, как проехать к дому бездетной пары. Я даже не знаю, как называется этот поселок.