Страх жизни - Евгений Южин

Догадка Антона оказалась верной только отчасти. Однажды, когда они сидели на свернувшихся кольцами жгутах кабелей, отдуваясь после извлечения на свет божий очередной прятавшейся, как будто назло, в самом дальнем углу муфты, Семеныч сделал ему узнаваемый и понятный знак рукой — приложил палец к маске напротив губ. Антон, насторожившись, кивнул напарнику — мол, ясно, молчу. Тогда тот протянул парню на раскрытой ладони два маленьких блестящих брусочка белого металла — магнитики от какого-то датчика или замка.

Антон молча взял один, с непониманием уставившись на Семеныча. Тот невозмутимо, как будто проделывал это не раз, приложил свой магнитик к горловине шлема — тот сразу прилип к ней. Семеныч кивком головы показал Антону: твоя очередь. И тот повторил его действия. Бывший наставник наклонился, проверяя, правильно ли прилип маленький кусочек металла, затем снова показал Антону жестом «молчи» и снял шлем. Перевернув его, он, по-прежнему молча, показал парню на небольшой бугорок телесного цвета на изнанке маски и демонстративно зажал его большим пальцем руки. Антон уже понял, что происходит, поэтому повторил эти действия без колебаний.

В коллекторе пахло гидроизоляцией, из какого-то тоннеля тянуло сквозняком. Воздух оказался гораздо теплее, чем думалось под защитой климат-системы костюма. Уши сразу же уловили какой-то шорох, далекий стук, шум вентиляции наверху.

— Палец не убирай, а то микрофон включится, — немного скрипучим голосом произнес Семеныч, рассматривая вертящего головой Антона.

— Семеныч, а ты не боишься?

— Чего?

— Чего-чего? Меня. Вдруг я заразный.

— Дурак ты, Антошка. Если мне и надо чего опасаться, так это что ты настучишь про мое наставничество.

— Зачем это мне? — немного обиделся Антон.

— От страха, парень, от страха.

— Да я вроде ничего не боюсь.

Семеныч поерзал, устраиваясь поудобнее, откинулся на стенку коллектора, блаженно вытянув ноги:

— Это, парень, сразу не определишь. Есть у меня уже печальный опыт. Но я не об этом. Скажи, хорошо вот так посидеть без намордника, подышать живым воздухом?

Антон прислушался к себе — было ощущение, что пузырь, отделявший его от людей, наконец-то лопнул. Почему-то хотелось забросить шлем подальше в тоннель.

— Хорошо. Но вдруг я и правда заразный? Я же с «внешки» вернулся как-никак.

— Ты, парень, никогда не думал, зачем мы носим эти намордники, если нас каждый день с утра проверяют? Ты, например, хоть раз слышал, чтобы среди твоих знакомых кто-нибудь болел?

— Нет, — согласился Антон.

— Так зачем же мы тогда носим их, как по-твоему?

— Ну, инфекцию ведь не всегда сразу определить можно. Вдруг я уже носитель, а антител еще нет.

— Носитель — это факт. Носитель глупости. Еще какой!

Антон не обиделся на своего учителя:

— Так зачем же тогда?

— А затем, что большая часть городского населения уже инфицирована!

Антон выпучил в удивлении глаза:

— Чем?

— Страхом, парень, страхом! Они боятся за свою шкуру больше всего на свете!

— Любой человек боится за свою шкуру, — не согласился Антон.

— Но не любой от страха заставляет страдать других! Боишься? Носи намордник! Но не смей требовать этого от здоровых людей! Они в твоем страхе не виноваты!

— Да-а, — протянул Антон. Он пытался придумать какой-нибудь аргумент, но в голову ничего не приходило.

— Но ведь не все же боятся? Зачем тогда нас всех заставляют носить костюмы? Власть-то чего боится?

— Это, брат, экономика! Власти на эти страхи плевать, она их просто раздувает в своих интересах. Пойми, лечить больного человека — дорого и хлопотно! Проще заставить его купить за свои деньги защиту, запретить ему свободно дышать и передвигаться, рассадить всех по клеткам и выпускать только на работу, по специальным пропускам! Так, чтобы эти людишки даже в лифт без разрешения не смели заходить! Оставить им только простейшие функции: обучение, работа, размножение.

— Семеныч, ты чего-то перегибаешь! Никто ведь не отменял того факта, что природа стала агрессивной по отношению к человеку. Нас учили, что люди перешли качественный рубеж, и теперь живой мир пытается расправиться с нами как с болезнью. Уничтожить или резко сократить численность. Отсюда — эпидемии, аллергии и прочее.

Семеныч, повернувшись боком, внимательно смотрел на Антона, пока тот возбужденно говорил, потом отвернулся и хихикнул.

— Ты вроде как был там? Ну, на природе. Ну и как? Не умер?

— Да я там был всего-то один день. Эскулапы меня потом сутки чистили. Сказали, еще немного — и отправили бы в какую-то специальную зону на карантин.

— Антошка-Антошка, я был о тебе лучшего мнения.

— А что не так? — возмутился парень.

— Ты диких видел?

— Видел, — вынужден был признаться Антон.

— Думаешь, они сильно от тебя отличаются?

— Не знаю. Я же не врач, не биолог.

— Зато ты дурак — круглый. Они такие же люди, как и мы! Отличаться, конечно, отличаются, но не от рождения, а оттого, как нас потом растили. Такой вот, как ты, например, мамкиной сиськи и не видел, с жизнью с детства не встречался, все время просидел в стерильной тюрьме. Конечно, выпусти тебя на волю — заболеешь, а то и скопытишься. Тут они не врут! — Семеныч сплюнул. — Знаешь, в древности находили людей в джунглях, которые там затерялись и цивилизации не знали. Так вот, эти племена плохо кончали. Если они цивилизаторов сразу не убивали, то потом сами вымирали от болезней, которые те на себе таскали и даже на замечали. Так и мы, как те дикари. Нас в жизнь выпускать уже поздно — вымрем! — он хихикнул. — Мы их дикими называем, а получается, что это мы — дикие.

Антон немного помолчал, наслаждаясь перекуром и неожиданно вернувшимся ощущением свободы.

— Семеныч, слушай, а что изменилось? Почему ты вдруг маску при мне снял? Ведь раньше за тобой такого не водилось.

Семеныч хмыкнул, закашлялся, потом заявил:

— Во мне ничего уже лет тридцать не меняется. В том смысле, что я этот намордник завсегда при первой возможности стаскиваю. Изменилось в тебе — ты теперь такой же, как я. Вот я и позволяю себе то, что с другими нельзя.

— Что значит «такой же, как ты»?

— То и значит! Ты был там, ты людей видел, общался с ними без скафандра. Это парень многого стоит! — он посмотрел на внимательно слушающего Антона. — Таких, как мы — ну, тех, кто на внешке без намордника гулял, да с дикими общался, больше из города никогда не выпустят! Вот и остается друг с другом разговаривать. Я как узнал, что ты был на внешке и вляпался в историю какую-то так, что тебя вертолетом пришлось вывозить, сразу понял: мой клиент! Вот и поставил себя тебе в напарники — вроде не ошибся.