Вяземская голгофа - Татьяна Беспалова

– Ишь ты, какая честь! Сам начальник штаба полка меня в последний путь провожает! Больше некому! Всех перебили! Ну что ж, теперь, значит, наш черед! – рычал Ильин, выводя «ишачка» на стартовую позицию. Следом за ним рулил Наметов. Вера уже начала разбег.

* * *

Они долго шли в горизонтальной плоскости, ориентируясь на хвост Веры. Солнце светило сзади. Впереди тяжелой массой темнела сплошная облачность. Тимофей обеспокоенно посматривал тударипоминая их первые штурмовки на покойных ТБ-3. Ах, как умеют немцы выныривать из облаков! Как искусно выходят они на дистанцию огня, прикрываясь низкой облачностью! Для них будто и не существует нелетной погоды! Тимофей смотрел по сторонам, не забывая делать отметки на карте в тех местах, где их пытались прищучить зенитки. Вера вела звено на предельной скорости курсом на юго-запад. Сейчас их целью была железная дорога, соединявшая Торжок со Ржевом. Далее эта ветка уходила на запад, в сторону Великих Лук. Тимофей помнил и об отдельном, специально предназначенном ему, задании: осмотреть болота в районе среднего течения реки Света. Это около двухсот километров на юго-запад. После проведения ближней разведки он оставит Веру и Наметова. Запас топлива в их баках невелик, не то что у него. Ильин краем уха слышал, что, по данным разведки, именно в районе реки Света среди обширных болот, обороняется большая, численностью не менее дивизии, группировка окруженцев. Ему предстоит дальняя и опасная экскурсия в полном одиночестве над территорией, занимаемой противником.

Но пока он – ведомый, непослушный, своевольный, но – ведомый. Тимофей отодвигает крышку фонаря кабины. Ему душно в замкнутом пространстве, скучно в одиночестве. Многолетняя привычка летать на большом самолете, чувствовать рядом плечо второго пилота – Генкино плечо – слышать свист ветра в ушах, чуять запах неба и бензинового выхлопа, смотреть на медленно плывущую внизу землю делала «ишачок» неуютным. Некому передоверить управление, некогда любоваться видами, не с кем словом перекинуться. За всё один в ответе. Земля несется внизу, убегает под крылья. Где враг? Где свои? Любопытство заставляет Тимофея снизиться, сбросить скорость. Под ним, сколько видит глаз, пустынные просторы болот; по пятнам водной глади скачут солнечные зайчики. Кое-где вода так чиста, что Тимофей видит в ней отражение быстрых крыл. На болоте полно островов – больших и малых, поросших высокими деревами и низенькой чахлядью. Под крыло убегают мертвые, убитые болотной гнилью леса – частоколы белых и серых стволов, голые ветки, а под ними всё та же блестящая мертвая гладь. А потом снова островки, перемежаемые коварным, подернутым изумрудной ряской пространством. На одном из них среди высоких елей, примостилось немаленькое сооружение под дерновой крышей. Низкая изгородь, свежевскопанный огородишко, надворные постройки, на краю островка – банька. Что это – или почудилось? – не дымок ли над кровлей? Тимофей ушел влево, спускаясь ещё ниже, к самым вершинам елей. Он снова и снова проходил над заветным островком, пока наконец не рассмотрел всё: и высокий дровник, и амбар на высоких ножках, так похожий на избушку Бабы-яги из иллюстрированных детских книг. Дымок над банькой действительно вился, но людей Тимофей так и не смог узреть.

Когда Ильин опомнился, ни Веры, ни Наметова поблизости не оказалось. Наверное, они где-то выше. Тимофей посмотрел, вверх и вовремя. К свежему лесному духу, заполнявшему пространство над лесными болотами, примешалась знакомая, наводящая тревогу вонь пороховой гари и бензинового выхлопа. Высоко над ним кружили два крестообразных силуэта. Мессеры не заметили его и устремились в западном направлении. Ильин увеличивал высоту, взбираясь в небо по широкой спирали. Когда высотомер показал тысячу метров, он выровнял юго-западный горизонт. Скоро он услышал, как где-то взревел мотор – это Вера, ведомая безошибочным, одной ей присущим чутьем, нашла его. Самолеты поравнялись и пошли на одинаковой высоте крыло к крылу. Скоро к хвосту Веры прилепился Наметов. Нервно откинув крышку фонаря, Вера смотрела на Тимофея совсем не безучастно, а он радовался её гневу так же, как когда-то радовался нечаянным поцелуям. Наконец, устав гневаться, она послала свой самолет свечкой вверх. Оба ведомых послушно последовали за ней.

* * *

Да, Вера умела безошибочно находить цель. Минуло не более пятнадцати минут, когда линейка железной дороги первый раз мелькнула под его крылами. Тимофей высунулся наружу, сверился с картой и приборами. Да, это и есть их цель. Вера заложила левый вираж плавно, мастерски. Ведомые последовали за ней. Ещё пара минут полета – и пустой пейзаж под крыльями оживился дымком. Тимофей не мог расслышать, как стучат на стыках рельс колесные пары, не мог почувствовать жара, исходящего от паровозной топки; пронзительный, вопящий о смертельной опасности гудок не мог достигнуть его ушей. Но он уже видел цель. Паровоз медленно влек состав – вереницу железнодорожных платформ. На каждой – зачехленный танк. В открытых полувагонах – ящики с боекомплектом, в немногочисленных пассажирских вагонах – личный состав танкового соединения. Паровоз волочил над собой дымный шарф, широкий, черный, пушистый, как кошачий хвост. Вера снизила скорость до предела, пошла вдоль железной дороги. Тимофей последовал её примеру. Генка Наметов не отставал. Казалось, что его самолет неподвижно висит в воздухе чуть левее и сзади. С хвостовой платформы состава по ним ударила зенитка. Тимофей увидел белые облачка разрывов. Он уклонился влево и вверх. Где Вера и Наметов? Тимофей сдвинул крышу фонаря. Холодный предзимний воздух гудел на тысячи голосов. Глухой звук проникал под наушники летного шлема. Внизу глухо хлопали зенитки, слышалась воркотня двух моторов. Ильин посмотрел вниз. Действительно, оба были там. Вера и Наметов кружили на малой высоте, рисуя причудливые траектории, уходя из-под огня зениток. Они обстреливали железнодорожный состав из ШКАСов[11]. Били экономно, короткими очередями. Снизу им отвечали отчаянным огнем. Состав ускорял ход, втягиваясь в лес. Тимофей поднялся повыше, заходя по траектории ему в хвост.

* * *

Под ним просека – узкое ущелье в лесной чаще. На дне его – колея железной дороги. Тимофей снижается, выравнивает горизонт по линии чуть выше самых высоких сосен, на высоте пятьсот метров. Где же состав? Верхушки леса убегают под крылья. Наконец впереди показалась хвостовая платформа эшелона. Зенитная установка выплевывает в небо огненные всполохи. В прицеле у Тимофея – вращающаяся турель. Округлые, похожие на шляпки опят, головы зенитчиков торчат над мешками с песком. Тимофей открывает огонь. Воздух наполняется оглушительным треском. «Ишачок» уходит свечкой вверх, туда, где Вера и Генка разворачивают свои машины для нового захода на цель. Тимофей крутит головой на триста шестьдесят градусов. Намерения Веры ему ясны. Она собирается атаковать локомотив. Наметов виснет у неё на хвосте. Всё верно так надежней. Тимофей поднимает машину ещё выше. Под ним – редкие, полупрозрачные облачка бросают едва заметные тени на пестрый ландшафт. Красно-коричневые массивы леса перемежаются изумрудными пространствами болот и коричневыми лоскутами пашен. Становится очень холодно. Ильин закрывает фонарь кабины и поднимает самолет ещё выше. Готовясь к новому маневру, он высматривает внизу Веру и Наметова. Внезапно тело «ишачка» содрогается, будто по нему хлестнуло плетью. Впереди проносится быстрая остроносая тень. Мессершмитт! Тимофей отчаянно маневрирует, пытаясь пристроиться в хвост врагу, но тот свечкой уходит вверх. Враг не станет атаковать в одиночку! Мессершмитты, подобно волкам, нападают стаями. Тимофей вертит головой, пересчитывая вражеские самолеты. Один, второй, третий… Двое обрушились вниз, подобно хищным птицам. Соколиная охота? Нет, сокол – благородная птица, а это – подлый, вероломный враг. Он должен быть убит! Пулеметные очереди прошивают пространство под ним. Тимофей тоже стреляет. Мимо. Надо успокоиться. Но как? Ведь внизу, подобно обезумевшей от первого весеннего тепла мухе, вертится «ишачок» Веры. Сколько у неё осталось зарядов? Наконец хвост одного из мессеров пойман в прицел. Удается выпустить очередь по кабине и бензобаку. Прежде чем бросить «ишачка» в рискованное пике, Тимофей видит, как из кабины «мессершмитта» вырывается пламя. Земля и небо вращаются, меняясь местами с калейдоскопической быстротой. Уши закладывает от перегрузок. Но Ил-16 – хорошая машина, отзывчивая в умелых руках. Наконец небо и земля останавливаются на положенных им местах, горизонт выравнивается, но расслабиться и осмотреться не получается. Мессеры валятся сверху, подобно демонам мщения. Ах, Верка! Она верит в ангелов и демонов. Тимофей разворачивает машину. Теперь враги прямо перед ним. Двое. Идут крыло в крыло. Экие бравые вояки! Носы и края плоскостей окрашены желтой краской, пулеметы плюются смертью. Тимофей направил «ишачка» в узкий просвет между желтыми краями плоскостей. Смешно! Кого хотят убить? Его, Тимофея Ильина? Нет, смерть над ним не властна! Смерти нет, а есть только вечная жизнь! Правда, Вера? Огонь по врагам! Левый «мессер» задымил, заваливаясь на правое крыло. Лишь короткое мгновение досталось Тимофею для того, чтобы увидеть, как фонарь кабины изнутри оросили алые брызги. Правый «мессер» ушел свечкой вверх. И снова перед тупеньким носом «ишачка» чистый горизонт. Тимофей заложил правый вираж и начал снижаться. Надо посмотреть, что с Верой и где Наметов. Последнего не было видно, а Вера кружила над железнодорожным составом, уворачиваясь от огня зениток, постреливая по паровозу. Скупо расходует, наверное, боезапас на исходе. Наверху мелькали силуэты «мессеров». Ах, как не хватает ему сейчас их лающих голосов! Впрочем, намерения врага и без того ясны. Обрушиться сверху, чтобы придавить к земле, размазать, превратить в дым, развеять прахом. Слева и справа торчком стояли дымные столбы. Кто у нас горит? Одного фашиста сбил он, Тимофей. Кто сбил второго? Где Наметов? Некогда размышлять, ведь Вера заходит для новой атаки. Идет прямо над железнодорожным полотном, рискованно низко, ШКАСы молчат. Почему не пытается подавить зенитку? А та шпарит очередями, прошивая крылья и брюхо отважного «ишачка». Самолет Веры загорается, но продолжает лететь над платформами состава, тянет к паровозу из последних сил. Тонем мы или горим? Что происходит с нами, когда раскаленный пар, взрываясь, соединяется с беснующимся пламенем? Не это ли и есть ад, которым Вера так часто пугала его? Во что превращается нежная человеческая плоть? Если человеческая душа обречена на вечную жизнь, мучается ли она, страдает ли в такой миг?