Наезд - Владимир Спектр

– А вдруг они станут еще хуже? Озлобятся и будут маньячить по ночам, резать несовершеннолетних?

– Вряд ли, на это тоже воля нужна. А мы их волю ебаную сломим. Они в самих себя верить перестанут. И к нам же за дозой будут возвращаться, готовые что угодно за эйч сделать! Политики, военные, менты, бандюки, коммерсанты, банкиры. Сечешь?

– Так мы с тобой через них всем миром начнем управлять!

– Точно!

– Первым делом запретим McDonalds! Хватит уже людей травить холестерином.

– Да, да! McDonalds и Xerox, хватит уже копировать и размножать тексты, набранные Times New Roman!

* * *

Как всегда в этой стране, пресловутой моей родине, вдруг началась нешуточная зима. То есть сначала все было довольно по-европейски: минус три, в крайнем случае, пять, никакого снега. В один день резко похолодало, небеса разверзлись, бога вырвало плотной белой массой. Монументальные сталинки и бомжевидные хрущобы, пафосные элитные комплексы и брежневские панельные многоэтажки обросли сугробами и сосульками. Рвотная масса покрыла не только дома, но и все вокруг: дороги, фонарные столбы, автомобили, приговоренных к полугодовой зиме горожан, сами мысли. Лютый бес Дедушка Мороз злобно усмехался с экранов телевизоров в рекламе Coca Cola. Заколдованные им детки послушно несли в супермаркеты и палатки мятые рубли, выклянченные, спизженные, заработанные у взрослых.

Как всегда в это ужасное время года я чувствовал усталость, авитаминоз и общее истощение. От желтушного солярийного загара воротило. На лице то и дело выскакивали побочки. Все реже хотелось выходить из дому. Сожаления о стране проживания сменялись завистью к медведям, впадающим на зиму в спячку. Потребление водки увеличилось, а кокоса не снизилось. Нервы болтались оборванными струнами. Мне надо было срочно отдохнуть. Все же в некоторых вещах Женя был прав.

После долгих сомнений решили ехать в Израиль. Ни Женя, ни Казак там еще не были, меня же тянет на землю обетованную каждую зиму. До поездки предстояла череда праздников – дни рождения – сначала Аркатова, одиннадцатого – Колин, тринадцатого – мой. Аркатов устроил корпоративную вечеринку. Должность обязывала. Я пробыл минут двадцать и уехал, сославшись на плохое самочувствие. Сидеть рядом с дюжиной одинаково стриженных мужчин, одетых в одинаковые же мексовские костюмы, дышать невыразительными запахами офисных женщин, смотреть, как постепенно поглощаются запасы алкоголя?

Языки становятся развязнее, движения и жесты все более фамильярными. Задушевные беседы о том, что Нинка, конечно, охуенный PR-менеджер, но вот в медиапланинге как-то не очень и не дает никому, а Федоров прекрасный администратор, но только очень нервный.

Постепенно исподволь приходит время корпоративного флирта. Аркатов тайком от жены что-то шепчет на ухо секретарше. Женя пожирает глазами уже упомянутую Нинку, а заместитель главного бухгалтера Оля садится тихонечко рядом со мной и начинает изливать душу. Она говорит о какой-то иной, совсем не похожей на мою жизни, о больной маме и двухкомнатной квартире, о пьющем муже и подругах, сидящих без работы, о нужде в сильной мужской руке… Увольте! Мне хватает собственных переживаний. Оставьте меня одного в моем личном аквариуме, не сливайте в него грязную воду из вашего болота.

Борющийся с алкоголизмом Казак решил не праздновать, но все равно каждый вечер убирался в говно. Я сделал другу подарок – перьевую ручку Montblanc, из коллекции Boheme Rouge. Коля проебал ее довольно быстро даже для него – дня через три.

Тринадцатого я отмечал в «Антонио». Среди гостей была куча знакомых бизнесменов, чиновники и политики. Пригласил я и Таню. Та пришла в роскошном вечернем наряде – черном обтягивающем платье, обнажающем спину. На шее блестело недорогое, но очень стильное, колье, по-моему, Swarovsky.

Я не мог отвести от девушки восхищенных глаз. Может быть, я и вправду влюбился?

Родители не приехали. Отец сослался на занятость, аврал на работе, мама вяло пожаловалась на здоровье. «Поздравляем, Володя, – сказала она. – Счастливо отпраздновать, только аккуратнее, знай меру». Я немного расстроился: в кои-то веки решил устроить цивильное празднование без стриптиза и шоу трансвеститов, кокаинового бара и тому подобного распутства! Кто знает, что будет со мной в следующем году! Где, с кем и как буду я праздновать следующий свой день рождения?

Пришла сестра с мужем, полноватым маменькиным сынком Петей.

Проходя мимо, я злобно шепнул ей на ухо:

– Чего ты в Тулу со своим самоваром? Была бы одна, познакомил бы тебя с каким-нибудь банкиром.

Женя довольно быстро набрался, бросил свою жену и настойчиво приставал к чужим спутницам. Аркатов напился еще быстрее, он периодически порывался сходить к несуществующему оркестру, заказать имениннику песню. В основном же все было достаточно буржуазно. На горячее подавали сибаса, запеченного с картофелем, вполне себе консервативное блюдо. Гости пили Chablis и Martini extra dry, говорили много тостов. Ближе к полуночи я все же позволил себе расслабиться. Вадим сгонял в дежурную аптеку, привез пару инсулинок, и мы быстренько бахнулись в туалете. Окончание празднования запомнилось каким-то стеклянным и хрупким. Все вокруг казались не настоящими людьми, а только голограммами.

Позднее всех появился Казак, сильно пьяный и в сопровождении не менее пьяной, но довольно очаровательной, смутно знакомой спутницы. Кажется, это была стриптизерша из «Мятного Носорога». В руках Коля нес казачью шашку и папаху.

– Дорогой Вован, – закричал он еще из дальнего конца зала, – вот, бля, тебе наш донской подарок! Шашка и папаха! Произвожу тебя в казаки! – с этими словами он протянул мне свои дары. Я неуверенно принял из его рук тяжеленное холодное оружие. Кто-то, кажется, Женя, нахлобучил мне на голову папаху.

– Вылитый казак! – закричали гости.

– Махмуд Эсамбаев, – сказал Женя.

– Ага, – Коля наполнил бокал вином и поднял его высоко над своей головой, – правда, Эсамбаев был пидаром. Вот, давайте выпьем за то, чтобы Вован пидаром не стал!

В этот момент я уже знал, что что-то будет. Что-то произойдет. Среди моих гостей был близкий друг Умара Джабраилова Исса. Насколько я знаю, он был из того же тейпа, что и Эсамбаев. Снежным барсом метнулся он к Казаку, коротким и точным ударом сшиб его с ног и несколько раз ударил поверженное тело ногами.

– Сука, – на глазах Иссы были слезы, – кровью харкать будешь, а слова свои назад возьмешь.

Казак сделал попытку подняться и сказал: «Извиняюсь». В тот же момент он в очередной раз был сбит на пол. Исса повернулся ко мне и коротко кивнул.

– Извини, друг, но я вынужден уйти.

Резко повернувшись, гордо вскинув голову, он прошагал к выходу из ресторана. Крупные слезы катились из его иссиня-черных глаз.

Тишина повисла над залом. Казак поднялся, посмотрел угрюмо в след ушедшему:

– Я тоже, пожалуй, пойду.

Фраза эта, сказанная слабым безжизненным голосом протрезвевшего друга, на мгновение повисла в безмолвии, но затем постепенно растворилась во все нарастающем гомоне гостей.