Следующая остановка - жизнь - Татьяна Успенская-Ошанина

Какой-то большой обман таился в этом документе. Документ мог взорваться, как бомба, и, как ни странно, пострадавшим оказывался американец: он мог потерять огромные деньги. Юля в глаза ещё не видела этого американца, а почему-то стало его жалко. Не осознавала, а ощущала обман.

С первой встречи ни секунды не сомневалась в Аркадии, считала его самым честным, самым добрым человеком, а сейчас подступила к горлу тошнота: что же, она не доверяет ему?!

Как она смеет?! Особенно после последнего разговора.

Очень внимательно перепечатала она Договор.

Этот Договор будет храниться в сейфе, где хранятся все общие наличные деньги партнёров, договоры, расписки, залоговые и другие важные документы, а копия его заляжет в компьютере бомбой.

По спине прокатился холодок: тут что-то не то!

Давно уже она занималась своей рутинной работой — готовила балансовый квартальный отчёт для налоговой инспекции, а горько-кислый вкус тошноты нет-нет да подступал к горлу.

В ресторан ехали четверо в одной машине, чтобы не мучиться в поисках стоянки сразу для трёх, и Юля не стала при всех задавать свои вопросы Аркадию. Аркадий всю дорогу молчал и был очень мрачен.

Стол накрыт на шесть человек. Митяй, Игорь, они с Аркадием и два американца. Их компаньоном оказался молодой человек с ёжиком волос и с восторженным выражением лица. Зовут его Генри. Другой — его адвокат. Надут мускулами и здоровьем. У него — прилизанные волосы, словно напомаженные, сильно развитая челюсть, выдающаяся вперёд, набрякшие мешки под глазами. Не успели сесть за стол, как он сказал с сильным акцентом:

— Генри приехал спасать Россию и накормить всех голодных.

Аркадий вздрогнул. Юля положила свою руку на его, но он мягко высвободился.

Генри засмеялся:

— Слишком громко сказано, Мэл, но близко к сути. Я влюблён в Россию и влюблён в русских людей. Наследников у меня нет, родители погибли в автокатастрофе, приехал жениться на русской женщине и основать семью.

И этот звенящий голос, и это слово подростка — «влюблён», и глаза — счастливого человека, знающего, в чём смысл жизни, и весёлый ёжик волос растянули Юлин рот в улыбку.

— Ну что же, отметим нашу сделку.

Почему-то застолье начал Митяй, не Аркадий. Аркадий сидел прямой и неприступный. Она и не знает его таким. Глаза чуть прикрыты тяжёлыми веками.

— Событие чрезвычайно важное не только для нас с вами, но и для наших стран — России и Америки. Могли бы мы мечтать всего несколько лет назад даже просто о человеческих отношениях, а тут — общий бизнес. Новая эра на планете. Нашим общим бизнесом мы поможем нашим отношениям с Америкой. Самые сильные страны теперь вместе. Значит, войне не бывать. Будем жить и радоваться. Поднимем наши бокалы за наше общее дело и за нашу дружбу! И угощайтесь, пожалуйста. Все изысканные блюда России — перед вами!

Аркадий никак не отреагировал на пышную тираду Митяя, бокал в руки не взял — словно спал.

Юля осторожно коснулась его колена. Он открыл глаза, улыбнулся Генри и мягко сказал:

— В путь.

Что означает странное поведение Аркадия?

Только одно: Аркадий прочитал документ лишь перед самым выездом, уже отпечатанный. И тут же понял: они обманывают Генри.

Играет музыка.

Генри смотрит на Юлю. Лёгкая улыбка, чуть приподнимающая углы губ, глаз вверх, делает его узкое тонкое лицо беззащитным, и Юля не может есть, хотя ребёнок просит покормить его.

— Вы тоже работаете в этой фирме? — спрашивает её Генри.

Она кивает.

— Можно я приглашу вас танцевать?

Она мотнула годовой.

— Почему нет? — спросил Генри.

— Я не умею, — пролепетала Юля. Она не смела посмотреть на Аркадия — зачем лжёт, почему не скажет, что замужем? Кроме того, ей кажется, она сама спровоцировала это приглашение.

— О, это совсем не проблема. Я ходил в школу танцев и могу научить. У вас сразу получится.

— Вы, правда, приехали спасать Россию, Генри? — спросил Аркадий, глядя на его адвоката, уплетающего за обе щёки.

— Почему сёстрам матери Терезы можно приезжать сюда и молиться с утра до ночи, чтобы спасти Россию, а мне нельзя? Конечно, я не умею молиться при всех и так истово, как они, и вряд ли мои молитвы будут такими же действенными, но я могу другое: попробовать помочь! Я люблю русских. Такие добрые! Умеют дружить. Русские — верные, никогда не предадут.

— Вы так хорошо говорите по-русски. — Игорь налил вино в бокал Генри. — Наверное, у вас был хороший учитель.

— О, у меня в бизнес-школе был замечательный учитель. Не учитель, учительница. Молодая и красивая. Она показывала нам русские фильмы, познакомила нас с русскими сказками, классическими и современными произведениями. Мы читали много русских книг: Лескова, Толстого, других. Из современников — Солженицына. Во всех этих книгах было общее: нужно уметь сострадать чужому горю, любить человека и стараться помочь ему. Учительница читала нам много стихов — поднимаешься и поднимаешься к небу, выше, выше. — Генри замолчал и покраснел. — Я, кажется, говорю красивыми словами, она их не любила, — сказал другим тоном. — Она объяснила нам, как строится русская фраза. Совсем не так, как американская. Показала, как меняется её смысл от перестановки слов. И, представляете, теперь мне порой тесно в американской фразе — уж очень строгий порядок и слишком много блоков-конструкций, из которых нельзя высунуть носа. Учительница дала нам такие выражения, как «не высунуть носа», «цыплят по осени считают», «пуд соли съесть», «друзья познаются в беде», «не по словам судят, а по делам», «шила в мешке не утаишь»… — с удовольствием перечислял Генри. Усмехнулся. — Сначала трудно было уловить смысл. Очень хорошая учительница, — повторил он. — И красивая.

— Ты был влюблён в неё? — спросил Митяй.

— Все были влюблены в неё.

— Она была замужем?

— Она ушла от мужа и растила сына одна.

— Но кто-то пользовался её красотой? — настаивал Митяй.

— Я не понимаю. — Генри удивлённо посмотрел почему-то на Аркадия. — Она была учительница, — повторил он. — У нас не может быть романа с учительницей.

Аркадий поднял бокал:

— И не надо понимать, Генри. Надо выпить за хорошую учительницу, пожелать ей счастья. И за тебя я хочу выпить, ты сегодня стал мне братом. — Аркадий скривился в гримасу боли.

Конечно, он знает, что обманул Генри! Поэтому и не захотел вести стол.

Генри не просто американец, Генри — человек, знающий русскую культуру. И знает её так, как знают те, кому посчастливилось учиться у Давида Мироныча. Не училась ли учительница Генри у Давида Мироныча?

— Может, всё-таки пойдём, потанцуем? — спросил Генри у Юли снова. — Я научу, обещаю.