Сокровище Харальда - Елизавета Дворецкая

Признаться, она сама не понимала, чего же, собственно, ждет от новой встречи с Харальдом. Подарков? Любви? Свадьбы? Звания норвежской королевы? Она не знала, у нее не было никаких определенных желаний, но само присутствие Харальда при тех старых и новых связях, которые между ними возникли, поднимало ее к облакам. И ей даже казалось странным, что Предслава рядом с ней невозмутимо слушает службу и совсем не волнуется. Впрочем, Харальд приехал не ради Предславы.

Что же касается герцога Фридриха, то в его сторону Елисава не смотрела и даже не думала о нем. Он теперь значил для нее не больше, чем сухая травинка, прилипшая к отцовскому сапогу на площади и таким образом попавшая со всеми в собор. Все то, что она раньше связывала с этим именем, рассеялось, словно дым. То было пустое мечтание, которое, как известно, грех. К ней пришла ее настоящая судьба.

Когда служба закончилась и все повалили из собора назад, на площадь, Елисава старалась держаться поближе к матери. Почему-то ее ужасало, что именно сейчас Харальд, возможно, подойдет к ней. Что он скажет? Она еще не готова была увидеть его так близко. Но красный плащ и золоченый шлем, к счастью, блистали довольно далеко от нее, в толпе мужчин. Он пока не считал приличным — или нужным — подходить к женщинам, и Елисава облегченно вздохнула. На пиру у нее еще будет время к нему присмотреться и справиться со своим волнением. Да и что он тут в шлеме ходит, будто на войну собрался? Как дурак, в самом-то деле! Еще бы бронь в церковь нацепил, чудо заморское!

Пир для знатных гостей был приготовлен в гриднице, нарочно возведенной для больших пиров и приемов к югу от Десятинной церкви. Это было обширное каменное строение, где весь нижний ярус занимал пиршественный покой, способный вместить несколько сотен гостей, если считать и Деревянные гульбища, идущие вокруг здания с трех сторон. Изнутри стены были покрыты фресками с изображением сцен охоты, сражений или игрищ, пол выложен шифером, двери и окна отделаны мрамором. Но и тут без затруднений не обошлось: ведь пир готовили только для киевлян и Фридриха с его свитой. Теперь приходилось срочно изыскивать за столами место для Харальда и его людей. Ключник и тиуны метались, челядь волокла новые лавки, посуду и бочонки, отроки разводили гостей по местам. Конечно, кое-кому пришлось потесниться, а кое-кому и вовсе остаться во дворе, где спешно устанавливали и накрывали дополнительные столы. Очень многие обнаружили, что им, к сожалению, не доведется увидеть на этом пиру князя и его знатных гостей, а под ногами будет немного конского навоза, но, честно говоря, в теплый весенний день пировать на свежем воздухе гораздо приятнее!

Князь с женой и всеми детьми заняли главный стол, стоявший напротив входа в гридницу. Раньше предполагалось, что герцог Фридрих сядет с ними, но теперь его и Харальда посадили в центре двух других столов, лицом друг к другу. Их свиты и дружины шумно рассаживались, вдоль столов уже несли огромные блюда с кусками жареного мяса, подавали целиком зажаренных лебедей, уток, гусей и прочую птицу. Занимая место, Елисава заметила, как княгиня Ингигерда в чем-то тихо убеждает мужа, поглядывая на двух старших дочерей. Елисава вспомнила: сегодня утром предполагалось, что она поднесет приветственный рог немецкому гостю. Но сейчас вполне обычная обязанность повергла ее почти в ужас: только этого не хватало! Пусть Предслава занимается! Теперь, с приездом Харальда, у второй дочери Ярослава появилась возможность «унаследовать» от старшей сестры несостоявшегося жениха.

Заняв достойное его титула почетное место, герцог Фридрих наконец-то успокоился и принял снисходительно-добродушный вид. Сегодня он был уже в другом наряде: круглой накидке под названием шап из красного шелка с золотым шитьем, в забавном колпаке с длинным хвостом и меховой опушкой. Однако теперь Елисава замечала его не больше, чем утварь в гриднице. Куда ему было против Харальда, норвежского льва с буйной золотистой гривой, загорелого и овеянного сухими ветрами пустынь! Сидя на своем месте напротив герцога, Харальд, сняв шлем и плащ, охорашивался, поправляя распущенные волосы и украшения, но при этом ухитрялся сохранять вид нерушимого превосходства и уверенности. На нем был греческий скарамангий из белого самита, затканного серебряной нитью, с отделкой из зеленого шелка и крестообразно нашитыми на золотную тесьму красными гранатами — такой красивый, что дух захватывало. Золотые цепи на его груди, длиннее и толще, чем у немца, поражали изысканной восточной и греческой работой. Все это он где-то взял в качестве добычи, и торжество победителя, пожинающего заслуженный почет, ясно отражалось на его грубоватом обветренном лице. Герцог Фридрих посматривал на него с видом снисходительного превосходства — дескать, что взять с потомка кровожадных викингов, которые считали за честь никогда не ночевать под закопченной крышей и были, конечно, немногим лучше зверей. Вероятно, этот щеголь даже не знает, что зеленый цвет считается цветом беспечной молодости и несостоятельности, что вовсе не к лицу человеку, желающему подчеркнуть свою зрелость, богатство и влияние. Да и непохоже, чтобы крещение, хоть и принятое в самом Константинополе, просветило Харальда и смягчило его дикий нрав!

Княгиня Ингигерда через отрока подозвала к себе Елисаву.

— Возьми рог! — шепнула она и кивнула на кравчего, который уже стоял наготове. — Пора начинать.

Княжеский духовник, отец Григорий Смирята, вышел вперед, чтобы прочитать молитву. Гости затихли.

— Отчего же нам не прочитает молитву митрополит? — громко сказал Харальд. — Или ты, Ярислейв конунг, больше не приглашаешь на пиры служителей Божьих? Или они осуждают пиры как службы старым богам? Вроде бы большой весенний пост уже закончился…

— А ты разве не соблюдаешь постов и не знаешь, когда они кончаются? — сухо ответил ему князь Ярослав.

— Да я ведь только что с дороги, а в пути трудно следить даже за тем, какой теперь день недели.

— Мы с прошлого года воюем с Византией, и ты в Царьграде должен был об этом знать. Скоро здесь будет белгородский епископ, и его труды помогут твоей душе, Харальд, если в этом есть нужда!

В словах князя прозвучал намек, что в такой момент заезжий варяг мог бы и помолчать. Но Харальд не остался в долгу.

— Если бы я знал, что в Киеве недостает священников, то привез бы вам их из самого Миклагарда! — насмешливо ответил он, но в голосе его звучала неприкрытая гордость.

— Это правда! — невольно вырвалось у Елисавы. — Ведь Харальд конунг умеет захватить всякого, кто ему покажется нужным!

Харальд бросил на нее многозначительный взгляд, и ее пробрала дрожь. Понял ли он, что она имеет в виду Марию, племянницу императрицы?

Во время молитвы Елисава старалась не смотреть на Харальда, взгляд ее скользил по рядам нарядных бояр и кметей всех трех дружин. Гости стояли за столами плотными рядами, сверкая нарядными цветными одеждами, золочеными поясами, шейными гривнами, застежками плащей. Золотистая голова Харальда возвышалась над гридницей подобно солнцу, и, слушая молитву, он с таким непринужденно-повелительным видом проводил пальцами с перстнями по своим рыжеватым усам, точно молитва эта читалась не во славу Господа, а в честь его, Харальда сына Сигурда. В нем была какая-то совершенно особая сила, несокрушимое и повелительное обаяние, которое ставило его в самую середину, где бы он ни оказался и кто бы его ни окружал. Он притягивал взгляды и мысли, вызывал восхищение, робость, уважение; его откровенное самолюбование, возможно, выглядело смешным, но… даже смеясь над этим человеком, вряд ли бы кто-нибудь осмелился не признать, что у него есть все основания гордиться собой.