Мы с королевой - Сью Таунсенд

Гаррис лег возле Кайли. Красивая она. Помесь с колли, шубка медового цвета. Конечно, хороший уход ей бы очень не помешал: шерсть у нее свалялась от грязи. Но ее близость возбуждала Гарриса. До сих пор ему никогда не разрешали вступать в связь по его собственному выбору. Все его предыдущие связи организовывала королева. Пора уж ему познать настоящую любовь, подумал он.

Он потихоньку подбирался поближе к Кайли, но тут Король вдруг вскочил и, навострив уши, уставился в дальний конец площадки, где показался незнакомый пес. Гаррис сразу узнал незваного пришельца. Это была Сьюзан, его единокровная сестра; она слегка опередила Филомину Туссен и королеву-мать, которые брели рука об руку, наслаждаясь весенним солнышком. Гаррис всегда недолюбливал Сьюзан. Она была снобкой, а кроме того, он завидовал ее затейливому гардеробу. Да вот, пожалуйста, взгляните: вышагивает в своей пижонской клетчатой попонке. На что она похожа? Гаррис почуял возможность укрепить свое положение в Стае; выскочив из ее рядов, он с яростным лаем ринулся на Сьюзан. Поджав хвост, Сьюзан засеменила назад, к королеве-матери, но где уж ей было удрать от Гарриса: он легко догнал ее и цапнул за нос. Королева-мать замахнулась на Гарриса тростью, которую держала в руке, и крикнула:

— Гаррис, ах ты негодная собачонка!

Гаррис отступил; Филомина бросила ему вдогонку камень, стукнувший его за левым ухом, но Гаррис и внимания не обратил на боль. Зато Стая выразила ему свое одобрение, а это дорогого стоит. Гаррис был повышен в ранге, и когда они понеслись с детской площадки к лавочке, торговавшей жареной рыбой с картошкой — в мусорных баках там иногда попадались восхитительные рыбные объедки, — Гаррису было позволено бежать сразу за Рейвером.

Поздно вечером Гаррис вернулся домой — грязный с головы до ног, провонявший рыбой, с засохшей кровавой коркой за ухом.

— Да ты просто паршивый хулиган, Гаррис, — сказала королева.

Иди ты знаешь куда со своей хренотой, подумал Гаррис. Я теперь, детка, персона номер три в Стае. Он развязной походкой прошествовал в кухню, рассчитывая увидеть там полную миску еды, но миска была пуста. Королева подхватила его и понесла наверх, в ванную. Заперев дверь, она открыла оба крана, вылила в воду остатки шампуня «Крэбтри энд Ивлин», подождала, пока ванна наполнится, и плюхнула протестующего Гарриса в пышную пену.

За стеной, в соседской ванной, Беверли Тредголд недоумевающе спросила мужа:

— Тони, что она там делает с бедной псиной ?

— Да приканчивает ее, надеюсь.

В садике за домом Тредголдов Гаррис вскоре после переезда устроил себе уборную и активно ею пользовался.

— Ну и ладно. — Беверли поднялась из ванны, голая и прекрасная. — А теперь пора и тебе помокнуть.

На следующий вечер, перебравшись через сломанный забор, королева позвонила в дверь к Тредголдам. В доме гулко прозвенели первые такты песенки «Зачем сегодня вечером грустить?». Дверь открыла Беверли; на ней была вишневая пижама, запястья и щиколотки схвачены белыми манжетами. Беверли стояла босиком, и королева заметила, что ногти у нее на ногах какого-то странного болезненно-желтого цвета. Королева протянула пятифунтовую купюру:

— Возвращаю вам деньги, которые ваш муж любезно одолжил мне на автобус и на газ.

— Заходите, — сказала Беверли и провела королеву из прихожей в тесную кухоньку.

Королева пришла к ним впервые. Отовсюду на нее смотрел Элвис Пресли — с картин, висящих на стене, с тарелок, чашек и блюдец, расставленных в буфете. С посудных полотенец, сохших над головой. С фартука, висевшего за дверью. Он же смотрел с кухонных занавесок. На коврике под ногами у королевы он был изображен в своей знаменитой позе с дерзко выпяченным вперед тазом.

Завидев на пороге кухни королеву, Тони Тредголд загасил сигарету, ткнув ею Элвиса в левый глаз, и поднялся. Королева протянула Тони пятифунтовую купюру.

— Я вам несказанно благодарна, мистер Тредголд. Моя мать в конце концов нашла свой кошелек — в духовке.

Тони смахнул с табуретки стопку боксерских трусов с портретом Элвиса и предложил королеве присесть. Беверли набрала воды в чайник с Элвисом на боку, и королева заметила.

— Я вижу, вы большие поклонники Элвиса Пресли.

Да, подтвердили Тредголды, еще какие поклонники. Когда чай был заварен и выпит, они прошли в гостиную, и там королеве показали самые ценные вещи из домашней преслианы. Но королеву привлекла висящая над камином яркая, писанная маслом картина с изображением двух маленьких детей. Кто эти детки, поинтересовалась королева. После некоторого молчания Тони сказал:

— Это Вернон и Лайза, ребятишки наши. Мы подумали, стоит заказать их портрет. Семейная ценность будет, на много лет вперед.

Королева удивилась; она полагала, что Тредголды бездетны. Так она и сказала.

— Да нет, — сказала Беверли, — детишки-то у нас есть, только их от нас забрали.

— Кто же? — спросила королева.

— Бюро социальных услуг, — ответил Тони. — Уже полтора года как.

Прижавшись друг к другу, они с Беверли глядели на прелестные нарисованные лица своих детей. Расспрашивать их королеве не хотелось, а сами они ничего больше не сказали; поблагодарив за чай, королева распрощалась. Тони вышел проводить ее и подождал, пока она благополучно дошла до своей входной двери. Вынимая ключ, королева сказала ему через забор:

— Я не сомневаюсь, что вы с миссис Тредголд были замечательными родителями.

— Спасибо, — сказал Тони и пошел утешать жену.

Королева поднялась наверх, приотворила дверь спальни и заглянула внутрь. Муж лежал на боку. Открыв глаза, он посмотрел на нее с выражением такой муки, что она подошла к постели и взяла его грязную руку в свою.

— Что с тобой, Филип?

— Я потерял все, — ответил он. — Какой смысл жить?

— Мой дорогой, чего тебе особенно не хватает?

Королева погладила мужа по небритой щеке. Каким он сегодня выглядит старым, подумала она.

— Мне всего, черт побери, не хватает: тепла, уюта, комфорта, красоты, машин, экипажей, слуг, еды, пространства. В этой жуткой коробчонке вместо дома мне нечем дышать. Мне не хватает и моего кабинета, и королевского поезда, и самолета, и яхты «Британия». Лилибет, мне не нравятся люди, живущие в переулке Ад. Они уродливы. Они не умеют толком разговаривать. От них дурно пахнет. Я их боюсь. Не желаю с ними общаться. Не встану с постели до самой смерти.

Он рассуждает как ребенок, подумала королева. А вслух сказала:

— Я собираюсь сварить суп из банки; хочешь тарелочку?

— Да не хочу я есть! — взвыл Филип и повернулся к жене спиной.

Королева пошла вниз готовить ужин. Она стояла, помешивая баночный суп из дичи, и слушала, как за тонкой стеной душераздирающе рыдает Беверли Тредголд. Королева закусила губу, но одна-единственная слеза сострадания все же скатилась у нее по щеке и капнула в кастрюлю. Королева поскорее размешала в супе это свидетельство ее неполного владения собою. Зато подсаливать не придется, подумала она. И никто ничего не видел. В дверь кухни скребся Гаррис, проголодавшийся после семимильного кросса вместе со Стаей. Покупать для него собачью еду королеве было не по карману, и она плеснула ему в миску немного супу и покрошила туда же кусочек черствого хлеба, чтобы было погуще.