Пропавший легион - Гарри Тертлдав

* * *

События минувшей ночи дали трибуну основание полагать, что он заслужил небольшой отдых от утренних тренировок. Он попросил Гая Филиппа взять эту обязанность на себя. Город, который увидали римляне в первый день, возбудил его любопытство, и Марку захотелось рассмотреть его получше. Видессос был больше, интереснее и оживленнее, чем Рим. Он хотел почувствовать вкус этой жизни, ему недоставало беглого взгляда, который он бросил на столицу во время их марша.

Выйдя из тихого изысканного императорского квартала, Марк пошел в сторону бурлящего Форума Паламас — площади, которая носила имя Императора Видессоса, правившего Империей около девятисот лет назад. В центре площади стоял высокий обелиск из красного гранита, от которого расходились дороги во все уголки Империи. У подножия колонны на колья были насажены две головы, почти лишенные мяса и кожи, выклеванные птицами и высушенные временем. Надписи под ними извещали прохожих о преступлениях, совершенных когда-то обладателями этих голов. Познаний в видессианском языке Марка было недостаточно, чтобы бегло читать, но после нескольких попыток он понял, что то были головы двух восставших генералов, которые решили обратиться за помощью к Казду. Ну что ж, — подумал он, — они вполне заслужили того места, которое в конце концов заняли. Прохожие не обращали никакого внимания на эти жуткие трофеи. Они и раньше видели головы на кольях и знали, что эти — не последние.

Зато на Скавра прохожие глядели во все глаза. Он думал, что сможет подобно тысячам других чужестранцев затеряться в толпе, но новости, с невероятной быстротой распространяющиеся в любом большом городе, сразу выделили его — победителя Авшара. Люди толпились вокруг, чтобы пожать ему руку, похлопать по плечу, просто коснуться и отойти в изумлении. По их реакции он начал понимать, как велик был страх перед Каздом. От восторженных зрителей не было отбоя. Торговцы и разносчики наперебой предлагали ему свои товары: жареных дроздов с маковыми зернами, рыбу, поджаренный соленый миндаль, бронзовую статуэтку, амулеты и талисманы от несварения желудка, поноса и дурного глаза, приглашали отведать вино и пиво из любой части Империи и запредельных стран, купить заранее составленные любовные стихи (к сожалению, адресованные мужчине). Никто не хотел слушать его возражений, и никто не хотел брать даже медной монеты в уплату.

— Для меня большая честь обслужить римлянина, — произнес булочник с достоинством. Это был крупный мужчина с грубым лицом и густыми усами. Он улыбнулся и подал трибуну большую, сладкую, только что выпеченную булочку, приправленную корицей и ромом.

Пытаясь спастись от этой невероятной популярности, Марк скрылся с Форума Паламас, свернув в боковые улицы. В таком лабиринте было нетрудно заблудиться, что с ним и произошло. Долгие блуждания наугад привели его в квартал, застроенный маленькими домами (когда-то великолепными, а сейчас заброшенными, с облупленной штукатуркой), лавками, товары в которых были подозрительно дешевы или столь же странно дороги. Парни в ярких штанах и широких туниках (такую одежду носили члены уличных шаек) бродили вокруг по двое, по трое. Это было гнилое дно Видессоса, которое Марк отнюдь не стремился изучать. Он уже собирался поскорее убраться отсюда, поскольку не чувствовал себя в безопасности, не имея за спиной по меньшей мере манипулы. И вдруг почувствовал, как чьи-то липкие пальцы шарят по его поясу в поисках кошелька. Так как он ожидал чего-то в этом роде, ему было очень просто быстро развернуться и схватить неловкого вора за руку так сильно, что тот не смог вырваться. Марк думал, что поймал одного из мальчишек-карманников, наводнивших этот район города. Но пленник оказался его ровесником, одетым в изношенную одежду. Он не пошевелился. На лице вора было написано глубокое отчаяние.

— Ладно, проклятый наемник, ты меня поймал. Все равно хуже, чем есть, ты не сделаешь. Я в любом случае подохну от голода через несколько дней, — сказал он.

Он и вправду был очень худым. Рубашка и штаны висели на нем, как на вешалке, а кожа резко обтягивала скулы. Но плечи его были широкими и руки достаточно крепкими, а его жесткая речь, его манеры — все это свидетельствовало о том, что он больше привык идти за плугом, чем тянуть кошельки из карманов. Это прирожденный солдат, — подумал Марк, уже видевший подобное выражение на лицах бойцов, потерпевших поражение под натиском превосходящих сил врага.

— Если бы ты попросил у меня денег, я дал бы тебе с радостью, — сказал он, освобождая руку пленника.

— Не хочу подачек ни от кого, и меньше всего — от грязного наемника, — резко ответил человек. — Из-за вашего брата я и оказался на самом дне жизни. Молю Фоса, чтобы не быть вам обязанным чем-то еще. — Он заколебался. — Разве ты не собираешься сдать меня эпарху?

Правосудие городского губернатора было быстрым, действенным и суровым. Попадись Скавру один из уличных бродяг, он бы сразу отвел его к эпарху. Но что делал в трущобах Видессоса этот крестьянин? Что довело его до мелкого воровства? И почему он обвинял в своих несчастиях наемных солдат? Он походил на профессионального вора не больше, чем Марк — на плотника.

Трибун принял решение.

— Я собираюсь заплатить за обед и кувшин вина для тебя. Подожди… — (он увидел, что тот уже поднимает руку в знак протеста). — В обмен на это ты ответишь на мои вопросы. И прежде всего — почему ты так не любишь наемников. Договорились?

Тощий оборванный человек почесал худую шею.

— Моя гордость говорит «нет», а желудок почему-то говорит «да». Я не слишком часто слушал его в последнее время. Ты очень странный человек. Знаешь, я никогда не видел таких доспехов, как у тебя. И говоришь ты смешно. Ты первый наемный солдат, который, вместо того чтобы ударить меня, решил накормить голодного человека. Меня зовут Фостис Апокавкос, и я очень благодарен тебе за доброту.

Скавр тоже назвал себя.

Таверна, куда привел его Фостис, была просто грязной дырой. Хозяин жарил куски мяса неизвестного происхождения на прогорклом масле и подавал его на большой лепешке из ячменя с маковыми зернами. Лучше было даже не думать, какого качества было вино, преподнесенное хозяином. То, что Апокавкос не мог позволить себе даже такой еды, показывало, насколько он обнищал.

Добрых полчаса его рот был слишком занят для досужих бесед. Наконец Фостис остановился, громко рыгнул и погладил живот.

— Я так привык быть голодным, что забыл, как это здорово чувствовать себя сытым. Так ты хочешь услышать мою историю?

— И даже больше, чем раньше. Я никогда не видел человека, который бы так много ел.

Фостис хмыкнул.

— Если желудок совсем пуст, то потребуется немало еды, чтобы его наполнить. — Он глотнул из кружки немного вина. — Гадость, правда? Я был слишком голоден, чтобы распробовать его раньше. А знаешь, я выращивал лозу получше, чем эта… Вот с этого и начну. Я жил в провинции Рабан, недалеко от границы с Каздом. Ты знаешь эти места?

— Не очень, — ответил Марк. — Я новичок в Видессосе.

— Так я и думал. Ну что ж, это на другой стороне Бычьего Брода, с месяц пути отсюда. Ферма принадлежала нашей семье так долго, что я уже не помню, сколько поколений сменилось. Мы были не просто крестьяне, мы были частью местного ополчения. Нам вменялось в обязанность посылать солдат в случае войны и держать наготове лошадь и оружие, чтобы встретить бой в любую минуту. За это нас освободили от налогов. Нам даже иногда платили когда государство было в состоянии позволить себе такое. Так, во всяком случае, объяснял мне мой дедушка. Даже не верится, что это правда, верно?