Салам тебе, Далгат! - Алиса Ганиева

Проснувшись, он понял, что уже темнеет. Майдан затихал. Артисты перешучивались и разбирали реквизит. Камиль вспомнил, что у него есть одно дело на окраине. Когда проходил мимо мальчишек, те закричали:

– Камиль, Камиль! Сюда иди!

Камиль насторожился, оглянулся на них вопросительно, но все же пошел своей дорогой.

На выезде из села пахло кузнечиками, пылью, травами и еще чем-то непонятным. Чуть ниже, обложенный мешками с цементом, стоял контрольно-заградительный пост. Камиль остановился в нерешительности и стал внимательно разглядывать шевелящиеся на посту фигуры. Милиционер без фуражки скучал, разглядывая свой автомат, другой, в глубине, что-то говорил, но что именно – не было слышно.

Внезапно раздались хлопки. Камиль вздрогнул. Скучавший милиционер стремительно присел и вскинул автомат, беспорядочно стреляя поперек дороги. Второй схватился, скорчившись, за плечо и спрятался за мешками. Снова раздались хлопки, сильно запахло гарью и дымом. Камиль испуганно залег наземь, потом снова вскочил и пустился наутек. Забежав в дом, он стремглав проскочил веранду и вспрыгнул на чистое покрывало комнатной кровати.

– Ччит, Камиль! – крикнула ему сестра Халилбека и согнала кота на пол.

– Что это за хлопки были? – спросила Бика, сидя перед телевизором.

– Сейчас узнаю, – обеспокоенно ответила тетя Аминат и вышла из дому.

Через некоторое время заглянула соседка и сказала, что убили одного и ранили другого милиционера. Потом явилась Аминат и возбужденный Хаджик, который шагал из угла в угол и тараторил:

– Пацаны говорят, они вообще в душе не волокут, откудова стреляли.

– Да из леса напротив наверняка, – говорила Аминат.

Потом снова появилась соседка и стала причитать и всплескивать руками, мол, какие бедняги, какие молодые. Потом началась какая-то суета, стали клясть почему-то Ахмедова и весь его клан.

Тем временем Бике из села позвонила мама и сказала, что Хабиб и Муху оставили Саиду в Леваши и едут обратно, и что Хабиб говорит, что никогда Саиду не простит, но, мол, голос у него уже спокойнее. И еще мама предупредила Бику, чтобы она поменьше общалась с Эльмирой:

– Это Гамидовых ветвь, у них почти все такие девицы.

Потом после каких-то хозяйственных дел улеглись, и Наида смотрела на черный ночной потолок, слушала жужжащие за стеной голоса Аминат и соседок, обсуждавших убийство, и с удивлением вспоминала, как взлетала на высокую Седло-гору. В полусне ей почудилось, что голоса, искажаясь, превращаются в нечеловеческий гул, то тонкий, то низкий. И в этом гуле прорывается нечто ужасное, поддразнивающее, хитрое.

Она вспомнила, как в детстве, приезжая в селение, боялась искусных в коварстве шайтанов. Они меняли обличье, подделывали голоса, умыкали и сводили с ума заснувших в поле людей. «Даже когда тебя зовет мама, – говорили сельские дети, – не отвечай ей сразу. Может случиться так, что ее голосом тебя окликает шайтан. Произнеси заклинание и только потом подавай голос». Холод прокрался Наиде в грудь, но постепенно она обессилела думать. Гул становился глуше и глуше и, наконец, наступила кромешная бессмысленная темнота.

...

2010

Кавказцы часто вызывают интерес. Иногда доброжелательный, но чаще злой. Стереотипный образ кавказского мужчины весьма противоречив. Добрая душа, лихой танцор, гостеприимный, любвеобильный и темпераментный малый. Но чаще – торгаш, бандит, дикарь, бабник, бездельник, разбойник.

Как мне говорила одна интеллигентная пожилая дама: «Что там у вас мужчины? Утром идут на базар, обвешивают покупателей, а потом режут барашка и жарят шашлык…» Ну да, ну да. А еще носят исключительно черное, имеют большие носы, разговаривают со страшным акцентом и понукают жен.

Предрассудков, как видите, масса.

О кавказцах вообще говорить трудно. Все очень разные. Особенно – в многоукладном Дагестане, где одно село отличается от другого, как Ямал от Чили (чего не скажешь о довольно однородной Чечне, например). Взять хотя бы центры изготовления керамики. В лакском Балхаре вы не найдете ни одного мастера. Только мастериц. Мужчина, прикоснувшийся к гончарному кругу, до недавнего времени карался штрафом в виде угощения для шести человек. Да и сейчас удел балхарца – заготавливать глину и топливо и распродавать готовую керамику на выезде. На большее он не имеет права. То же самое было в лезгинском Кахуле. При том, что в табасаранских селах Джули и Сулевкент – ровно наоборот. Гончарили только мужчины.

Горцы при всей своей воинственности во многих обществах уступали женщинам по статусу, хотя сейчас, в связи с бурной модой на исламский образ жизни, грани стираются. До недавнего времени шуточное избиение мужчины толпой девушек за пределами села было обычным явлением. Так, женщины из кайтагского Ицари (лет сорок назад выселенного с гор на равнину) при встрече с незнакомым мужчиной в поле обезоруживали его, заставляли плясать, исполнять все их прихоти и, позабавившись, отпускали под смех и остроты. В аварском селении Ругуджа незнакомца, забредшего в поле, стегали крапивой, осмеивали, тут же сочиняли на него эпиграммы.

Поле, вода в издревле земледельческом Дагестане – сакральные понятия. Только женщина имеет право работать в поле (перевод одного из аварских женских имен звучит как «ухо поля»), носить воду. В горах есть места, где мужчины до сих пор ходят за водой тайком, часто – ночью, чтобы никто не заметил.

Как ни парадоксально, советская власть в Дагестане освободила не женщину, а мужчину. Раньше дочь получала от родителей самое дорогое – землю (именно для того, чтобы земля не уходила чужакам, приняты были браки внутри одного села, общества). Сын получал только дом. После национализации земли женщины остались с утварью да матрасами и сильно проиграли мужчинам.

О том, что кавказский мужчина воинственен, – знают все. Но он еще и общителен. Он обожает зрелища. Стоит случиться какому-нибудь происшествию, так сразу, откуда ни возьмись, стекается огромная толпа. Даже если это не авария, не драка, а сущий пустяк. Как-то наш махачкалинский сосед, начинающий водитель, купил автомобиль. Управлял он им довольно неуверенно. И каждый вечер, когда приходила пора загонять машину в гараж, во дворе собирался целый рой советников. Одни махали руками, другие подсказывали, третьи просто комментировали. Зато на Кавказе не страшно остаться на дороге без бензина или застрять в незнакомом селе с поломанным карбюратором. Тут же соберется все мужское население и бесплатно все починит.

Основная форма досуга сельских мужчин – сидение на годекане , эдаком традиционном клубе и месте сбора. С одной стороны сидят старики и женатые, с другой – молодежь. Обсуждают политику, происшествия, последние новости, рассказывают байки и предания, учат детей метать камни. Метание камней – один из исконных видов спорта, уже полузабытых. Обычно неподалеку от села находится источник, так что мужчины постоянно наблюдают за женщинами, идущими за водой. Когда женщина проходит мимо, сидящие на годекане специально повышают голос, чтобы та слышала, о чем идет речь и понимала, что о ней никто не судачит.