Дорога к Храму - Светлана Нергина

Юггр мамрахх продзань!!!

Никогда мне не быть целительницей: равнодушно накладывать мазь на поврежденную кожу, попутно вспоминая побочные свойства, а не приплясывая с подвываниями и тряся кистью, – это выше моих сил. Перевязать ладонь удалось с первого раза, и даже не слишком позорно. А те три свисающих кончика вообще почти незаметно… Тая, ты бы мной гордилась!!!

Искренне понадеявшись, что мазь, как ей и предписано в инструкции, «снимет к утру любую боль», я с тихими постанываниями смыла с себя потеки крови, вытерлась мягкой простыней и накинула теплый махровый халат. Неудержимо захотелось залезть в кровать, свернуться калачиком, закрыть глаза и заснуть, как кошка у камина…

Тяжелый день давал о себе знать головной болью и до предела напряженными нервами. Русло реки Усталость, перерезав течением смутную вереницу рутины, захлебнулось половодьем. Кое-как добравшись до кровати, я плюхнулась поверх одеяла, зябко подтянула колени к груди и пообещала, что до утра меня ни один некромант не поднимет…

Дверь скрипнула, приоткрывшись меньше чем на четверть. Интересно, это Кидранн бережет мой покой (притащив сюда горящую свечу!) или просто еще не определился, стоит ли отрывать меня от дел государственной важности ради очередной ерунды?

Решившись, Кирн вдруг пинком распахнул дверь, отчаянно заорав:

– Кто ты такая?!

В голове что-то хрупнуло, потемнело от разорвавшего и без того призрачное равновесие вопля. Перед глазами затрепыхалось багровое марево, я со всхлипом вдохнула, судорожно впившись ногтями в ладони и взвыла уже в голос, когда левую руку электрическим разрядом прошила болевая судорога.

Способность слышать вернулась через полминуты, видеть – еще позже. Впрочем, лучше бы не возвращалась: увидеть у себя перед носом взведенный арбалет со стрелой, дрожащей почище щенячьего хвоста в морозы, – невелика радость.

Кидранн, испуганный до смерти и собственным безумием, и моей более чем нетипичной реакцией на простой, казалось бы, вопрос, уже неуверенно переминался с ноги на ногу, отступив на шаг назад.

– Уходи, – невнятно прошелестела я, бессильно откидываясь назад, на подушки.

– Не уйду, – уже на порядок тише, но с нескрываемым возмущением отозвался Кирн. – Пока ты мне все не объяснишь!

Я чуть не расплакалась. Мало того, что я из-за него вот уже три дня почти не сплю по ночам, срываю планы государственных переворотов, берегу его мужское достоинство, тратя собственную косметику на камуфляжные синяки, иду на контакт с какими-то странными личностями, падаю с крыш, зарабатываю себе воспаление легких, трачу йырову тучу энергии, не давая безголовому подопечному погибнуть во время очередного сумасбродства, сражаюсь со вчетверо превышающим численностью противником, не жалея собственной шкуры, тащу его на закорках домой, падая с ног от усталости, привожу в сознание (и зачем оно мне надо было, спрашивается?!) собственной настойкой – теперь ему еще и все объясни, расскажи да покажи!

– УХОДИ!!! – Как ни малы затраты энергии на голосовые эффекты, а в голове снова будто в набат ударили. Эхо разошлось кругами боли…

Кирн горько усмехнулся, вдруг опуская арбалет:

– И откуда мне знать, что ты не убьешь меня во сне?

Сил злиться не было. Объяснять ему его тупость по пунктам – тоже. Даже говорила я с трудом… Бесцветным от усталости голосом:

– Куда проще и удобней это было сделать там, у «высотки», не утруждая себя переноской твоего отнюдь не бесплотного тела сюда. Но почему-то я этого не сделала. И уже жалею…

Не знаю, как насчет всей фразы, но вот в последнее предложение он уверовал сразу, заторопившись к выходу. И, разумеется, споткнувшись на пороге! Арбалет неловко зацепился за дверь, ехидно тренькнув болтом…

Увидев, как я с закрытыми глазами машинально сцапала болт в воздухе, позеленевший от ужаса Кирн испарился в мгновение ока.

Несмотря на нечеловеческую усталость в теле и мозгу, сон не шел. Океан забытья равнодушно мыл песок побережья, изредка облизывая мои босые ступни и отступая на два шага назад, едва я пыталась приблизиться на один. После часа такого лежания меня сковала не то чтобы дрема, но какое-то душное тягостное состояние, нависшее стеклянным куполом и рассыпавшееся острыми царапающими осколками при любой мысли или намеке на движение.

Во рту пересохло, кровь перестала стучать в висках, сменившись отупляющей, ноющей, как Тая над фолиантом по нежитеведению, болью. Ладонь больше не вздрагивала огретой по загривку собакой при любом прикосновении – она просто онемела. То ли от чересчур давящей повязки, то ли так сказывалось действие мази.

Промучившись так еще с полчасика, я поняла, что заснуть мне сегодня не суждено. И, решив, что состояние полупьяного, отупленного восприятия мира как нельзя больше подходит, чтобы подумать, кое-как встала, нащупала халат, дошла по темноте до двери, сбивая по пути все, что попадалось. Мысль сузить зрачки, переключившись на ночное кошачье зрение, даже не пришла в голову: наверное, последняя была слишком занята тщетной попыткой проверить, все ли свои части я подняла с кровати.

Впрочем, стоять мне понравилось больше, чем лежать: вестибулярный аппарат, со вздохом придя к выводу, что без него мне сейчас никак не обойтись, перестал нагло отлынивать от своих прямых обязанностей, и ощущение бесконечного сплава на плоту по горной реке исчезло, притупившись и отступив на второй план.

Дверь я, в отличие от Кирна, открыла бесшумно.

В комнате горела свеча, растаяв белым воском почти наполовину. Кирн, вопреки ожиданиям, не спал, а лежал одетым на кровати. Рядом покоился давешний арбалет – пока, к счастью, без заряда. Видимо, до парня дошло, что этак он и себя застрелить может ненароком.

– Кто здесь? – настороженно спросил он, мигом подскочив и с подозрением уставившись на мою тень.

– Твой глюк, – обреченно ответила я.

– А-а-аа, – понятливо протянул парень. И замолк, боясь помешать Его Превосходительству Глюку.

Я с сомнением покосилась обратно на дверь, вздохнула…

А какая, собственно, разница? Объяснять все равно придется: не сейчас – так утром. И почему бы не разделаться с неприятными делами немедленно, когда хуже уже быть не может, а значит, я имею полное право рассчитывать на лучшее?!!

И, ничтоже сумняшеся, я плюхнулась в кресло. Перед глазами привычно потемнело.

– Ну и чего не спишь?

Кирн, ничуть не удивившись метаморфозе, превратившей его личный глюк в его же личную ингру, помолчал, подбирая слова. И на всякий случай отодвинув подальше арбалет, решился:

– Думаю.

– Похвально, – усмехнулась я. – И о чем же, позволь спросить?

Парень снова замолчал, рассеянно скатывая расплавленный воск в шарик. Неуверенно пожал плечами:

– О жизни.