Обскура - Режи Дескотт

— Пойдем? — сказала она.

И кончиками пальцев провела по его ладони. Когда Жан поднялся и не слишком уверенным шагом двинулся за ней, у него появилось ощущение, что кто-то за ним наблюдает. Он обернулся, и ему показалось, что он заметил, как какой-то человек отвернулся почти в тот же момент. Но через минуту Жан об этом уже забыл.

Марселина, судя по всему, знала это место как свои пять пальцев — видимо, она часто сюда приходила. То и дело она обменивалась приветствиями с другими женщинами, кому-то кивала или слегка помахивала рукой. Жан следовал за ней послушно, как ребенок. У него голова шла кругом от музыки, абсента, нарядных женщин, пришедших сюда повеселиться, или заработать, или поймать неожиданную удачу, которая изменит всю их жизнь… Но взгляда Марселины или легкого пожатия ее руки оказывалось достаточно, чтобы в очередной раз привести его в чувство.

После многочисленных остановок и еще нескольких порций абсента они наконец-то оказались снаружи, на улице Рише. Воздух был свежим, звуки изнутри «Фоли-Бержер», этого увеселительно-тарифицированного заведения, почти не доносились — мощные двери их не пропускали, — несколько фиакров терпеливо ждали пассажиров. Здесь же у входа, образовав несколько небольших групп, толпились мужчины в рединготах и цилиндрах и женщины, закутанные в манто, — как будто старались отдалить тот момент, когда нужно будет возвращаться домой, или просто продолжали беседу, завязавшуюся еще внутри. То и дело раздавался смех и слышались громкие восклицания — многие из посетителей были разгорячены вином. Что касается Жана, он находился в том состоянии, когда все окружающее видится, словно сквозь туман. Марселина увлекла его за собой к Большим бульварам. Он держал ее за руку, она шла быстрыми легкими шагами и болтала о вечеринке, и ее голос отражался от серых фасадов домов, окна которых были закрыты ставнями. Жан был полностью поглощен мягким трением ее бедра о его собственное, так что даже не замечал, куда они идут.

С того момента, как Жан прочитал письмо Марселя Терраса, он очень хотел расспросить Марселину о «живой картине», в которой она изображала Олимпию. Было не так уж много шансов обнаружить связь между двумя реконструкциями полотен Мане (живой и неживой, если можно так выразиться), но само по себе такое совпадение было слишком необычным, чтобы оставить его без внимания.

Они свернули в узкую улицу. Издалека донесся шум фиакра. Жану не хотелось быть слишком настойчивым в расспросах, но ведь, в конце концов, Марселина первой заговорила на эту тему.

— Я совсем недавно воспоминал о твоем любителе живописи, — наконец сказал он. Тень лошади поравнялась с ними, затем показалась тень кучера. — Как он поживает?

— Кто? — рассеянно спросила Марселина.

Видимо, мыслями она по-прежнему была в «Фоли-Бержер».

Приблизившись к ним, фиакр заставил их отойти с края тротуара к стене, и некоторое время они вообще не могли продолжать разговор из-за громкого стука лошадиных копыт.

— Любитель живописи, — повторил Жан, когда фиакр отъехал достаточно далеко. — Тот, который заставлял тебя позировать в виде Олимпии…

— А, этот…

Казалось, Марселина колеблется. И вдруг она рассмеялась.

— Он называл меня Обскура[9]! — сказала она так, как если бы это воспоминание внезапно всплыло в ее памяти. — Мне понравилось.

Жан слегка приподнял брови.

— Сначала я подумала, что он обращается к Иветте. Я лежала на спине, откинувшись на подушки, а она стояла позади меня с букетом в руке. Но оказалось, что он говорит со мной.

— Обскура, — машинально произнес Жан, не замедляя шаг и по-прежнему прижимая ее к себе. — Что же в тебе темного?.. Глаза?

— Душа, может быть?

Заметив его удивленный взгляд, она снова рассмеялась. Жан чувствовал себя как воробей в сетях птицелова. Однако его любопытство не давало ему покоя.

— Но этого мало, — проговорил он.

— Направо, — сказала она, сильнее прижимаясь к нему, чтобы заставить свернуть в указанном направлении. — Что значит мало?

Жан беспрекословно подчинился, но, не оставив попыток узнать больше, спросил:

— Так что с ним?

— С кем? А, с Фланелем… Пф-фф!

Жану показалось, что она что-то добавила, но он не разобрал смысла. К тому же ее слова могли быть вызваны опьянением. Чувствовалось, что язык у нее слегка заплетается… Вскоре им пришлось сойти с тротуара, чтобы обойти пьянчугу, заснувшего прямо на улице.

— Ну вот я и пришла, — внезапно сказала Марселина, остановившись перед воротами, ведущими во внутренний двор какого-то дома.

Слегка сжав ее тонкую нежную руку, Жан поднес ее к губам. Этот вечер воспламенил его. Сейчас Марселина казалась ему красивой, как никогда, и сквозь эту красоту сквозила хрупкость, которую он заметил еще в первый раз, когда молодая женщина пришла к нему в кабинет. Он склонился к ней, чтобы поцеловать, но она со смехом отвернулась. «Значит, Фланель?» — тихо спросил он, и ему показалось, что она произнесла в ответ, уже серьезным тоном: «Никогда, никогда больше не пытайся меня снова увидеть!», — но он опять же был не уверен, что правильно расслышал.

Испытывая растерянность, Жан не знал что ответить. Он уже ничего не понимал. Но тут медик взял в нем верх над мужчиной (чему последний был только рад).

— А Миньона? Ей нужно будет снова ко мне зайти. Ее лечение — непростое дело.

— Ну, она взрослая девочка. Она заразилась с первого же раза, и теперь она мстит, — произнесла Марселина с неожиданной суровостью.

Внезапно она прижала палец к губам и почти тут же скрылась за воротами. Жан остался в одиночестве на тротуаре. У него было ощущение, что все это происходит во сне. Он поднял голову. Справа от ворот прямо на стене был выгравирован номер дома: «7». Жан в некоторой растерянности пожал плечами: исчезновение Обскуры было таким же внезапным, как и ее появление. Но, по крайней мере, теперь он знал ее адрес.

Отсюда было совсем недалеко до набережной Сены. Значит, на дорогу домой ему понадобится максимум полчаса, может быть, даже минут двадцать. Жан направился к реке.

Его шаги гулким эхом отдавались в пустынных улицах. Сколько сейчас может быть времени?.. Час ночи? Улицы, по которым он шел, были знакомыми, но сейчас казались непривычными — тихими и безлюдными. На каждой из них он хотя бы один раз точно был по вызову. Это придавало всему кварталу, пусть спящему и погруженному в темноту, некую особую атмосферу и сообщало свою географию — медицинскую, патологическую, связанную с болезнями и несчастьями, порожденными большим городом. Географию его профессиональных побед и поражений…

Даже исчезновение Обскуры не взволновало Жана сильнее, чем это ощущение. Он даже остановился и некоторое время не сходил с места. Но пары абсента, а также недавние воспоминания этого вечера: близкое присутствие Обскуры и то, что она ему говорила, — все это приятно обволакивало его сознание, защищая от невзгод повседневности.