Варяга. Меж степью и Римом - Влад Поляков

Набегами живет степь. Отними их у нее, так зачахнут, засохнут, а там и подохнут от невыносимой тоски и осознания лишения смысла. Недаром самое страшное для того же малого рода, провинившегося по той или иной причине — отлучение всех его членов от участия в набегах на год и больше.

Это — медленная смерть рода. Из него начинают разбегаться люди, буквально умоляя принять их в другой род, пусть даже с положением ниже, чем они занимали в старом. Иначе — то самое быстрое увядание и усыхание. Нет набегов — нет денег, тканей, рабов, благополучия в целом. Конями и прочей живностью счастлив не будешь, можно лишь выживать. А подобное — не путь для сына степей, да и боги вкупе с предками такого не одобрят.

Набег всегда радует дух степняка. Особенно на заведомо более слабого противника. Там можно вволю порезвиться. Ничего особо не опасаясь. Жаль лишь, что слабые долго не живут, на их добро охотников куда больше, чем хотелось бы. Потому приходится нападать на более сильных, выискивая их слабые места. И тут лучше всего подходят повадки стайки шакалов. Не брезгующие падалью, готовые сожрать остатки от пиршества более крупных хищников, но при случае охотящиеся как на мелкую дичь, как и на отбившееся от стаи ослабевшее животное или детеныша.

Ну а люди, пользующие шакалью привычку охотиться, то же самое делают, только с поправкой. Вместо пожирания падали — проход второй волной уже по разоренным кем-то землям. Загон ослабевшей крупной дичи или детеныша — Нападение на страну, уже ведущую войну или же пощипывание окраин, где сейчас мало войск. Ну и все в этом духе. Что же до еще одной особенности — так это нежелание подвергать себя опасностям. Стоит показаться сильному войску, как степняки постараются удрать, прихватив с собой уже награбленное. Вот только, в отличие от шакалов, бросить награбленное они зачастую просто не в состоянии. Люди, они все ж таки не звери, тем жадность не свойственна.

Русь — не самая легкая добыча для печенега. Скорее уж одна из наиболее. Если вообще не самая опасная. Добыча была велика, порой чрезвычайно, но слишком часто вместо прибытка приходилось бежать, теряя многих и многих среди своих. Потому порой печенежские племена предпочитали идти в найм к росским князьям, ведь те платили щедро.

Так и обстояло: найм, набег, после которого то гора добычи, то горы трупов. И то же самое, и тому подобное. Змея, кусающая хвост, вечное коловращение, неизменная чередуемость бытия. Сами же печенежские властители даже не задумывались о том, что любой круг можно разорвать, если найдутся те, кто приложат необходимые усилия. Ведь их самих все устраивало, разве что побед и добычи хотелось поболее.

К сожалению для них, этот набег уже с самого первого дня пошел как-то… неправильно. Помимо круживших далеко-далеко малых дозоров русичей, им на попадалось почти никого живого. Селения оказывались пустыми, хотя пограбить там было чего. Так, в меру. Ни людей, ни самых ценных вещей, которые можно было бы унести на себе или во вюках при седле. Зато остально, включая скотину, утварь, прочие вещи — вот оно. Бери кто на что горазд.

— Мне это не нравится, — нервничал ханский сын Бечег, выслушав уже несколько вестей о покинутых селениях. — Они ушли заранее, отец! Их предупредили, а мы ничего не знаем, движемся в неизвествность. Надо замедлиться, окружить сердце орды большими дозорами. Только потом, поняв…

— У тебя сердце степной мыши, — злобно оскалился Ликир под одобрительный гул ханских телохранителей и при молчании самого хана Чегдана. — Они бегут налегке, оставляя нам большую часть своего добра. А их самих мы выкурим из лесных нор или из-за стен городков. Они тут деревянные, от огненных стрел из тысяч луков дерево займется ярким пламенем быстро. И путь или сгорают заживо или выбегают, подставляя шеи под рабские ошейники.

Вот такие словами нравились всем ближним хана, да и представителям иных племен. Слова истинного воина степей, который не должен пугатьс смутной тени. От настоящей угрозы можно и нужно отступать, а то и бежать. Но не ранее, чем она действительно появится.

Хан меж тем принял решение. Хоть и понимал, что его излишне осторожный сын редко остерегает от несуществующего, но счел, что сейчас ощущаемая тем опасность слишком… преувеличена.

— Бечег, сын мой. Если ты беспокоишься о безопасности войска, тозаймисьею. Последи, чтобы наши воины не перегрузились добычей. Вьючные лошади не должны их замедлять.

— Я понял, отец, — вздохнул тот, понимая, что на него свалили самое неприятное, а именно охрану награбленного. — Но мне нужны…

— Тысяча Каиду тебе в этом поможет. Они более прочих могут держать себя в руках. Почти всегда.

Ханский сын облегченно перевел дух. Каиду действительно крепко держал в руках свою тысячу, хоть и часто разрывал конями того или иного ослушника, хапнувшего слишком много чужого добра. Пожалуй, его воины более всего подходили для выполнения отцовского поручения. А оно было непростым.

Печенегам, как и многим другим степнякам (и не только им) частенько отказывало чувство меры во время набегов. Хотелось взять побольше всего и уж точно не желалось расставаться с уже награбленным. А кони, они многое все ж не везут. Основная лошадь, сменная, вьючная… Ну а если удается захватить лошадей во время грабежей, то сами боги велели, а предки одобрили навьючить и их.

Одна сложность — куда их девать? Лихой наскок с таким грузом точно не получится, а бросить тоже не выйдет, душа кровавыми слезами от горя изойдет. Поневоле приходится громоздкую и не самую ценную добычу отдавать под присмотр кому-то из числа…. Участников набега. И потом почти всегда начинаются серьезные свары насчет принадлежности добычи. Постоянные, часто доходящие не просто до ссор, драк и обвинений, но и до трупов.

С этим и предстояло разбираться Бечегу. В самом скором времени, если так будет идти и дальше, он ожидал нехорошего. Добычи, судя по всему, будет много. Громоздкой, не слишком ценной, сковывающей всю орду. Но больше всего ханского сына беспокоило отсутствие захваченных или хотя бы мертвых руссов. И связанная со всем этим слепота отца и его ближних. Сделать он не мог почти ничего. Предупреждать уже пытался, получив в ответ лишь обвинение в робости. Хорошо еще, что не от отца, а всего лишь от его военачальника. Только и это было… унизительно и еще больше роняло его в глазах верхов племени Гила. И остальных верхов.

Скрипя зубами, он терпел. И ждал времени, когда сможет показать именно свою правоту, свою необходимость для всех родов. А ждать он умел, еще с самого детства, когда более сильные родичи его возраста шпыняли ханского сына, пользуясь его телесной слабостью. Только не учитывали, что она уравновешивается коварством и остротой ума. Тарантул в покрывало, колючки под седло смирной доселе лошади, выжимка ядовитых трав в котелок. Мало кто из них сумел остаться живым и здоровым. И никто так и не понял, кто был причастен к «случайностям», на которые богата степная жизнь.

А пока он, Бечег, займется порученным ему. Заодно попробует выстроить нормальные отношения с тысячником Каидой, с которым прежде общаться почти и не приходилось. Слишком разные люди, разные интересы и цели. Но теперь по воле богов их пути пересеклись. Мимолетно или нет, знают разве что те же боги, но у них не спросить, разве только через шаманов.