Четырнадцатая золотая рыбка - Дженнифер Л. Холм

— Долго рассказывать.

Лицо Брианны принимает мечтательное выражение.

— Он симпатичный.

Я улыбаюсь, не веря своим ушам:

— Чего?

Брианна закусывает губу.

— У него есть подруга?

— Подруга? — повторяю я, думая о бабушкиных тапочках.

— Ну да, — кивает Брианна, и я вижу надежду в ее глазах. — Как думаешь, я ему понравлюсь?

Мой мозг на повторе проигрывает одну и ту же фразу: «Брианна считает моего семидесятишестилетнего дедушку симпатичным».

Я пытаюсь представить их поцелуй, и меня охватывает озноб.

— Элли? — зовет Брианна.

Я мигаю.

— Так как ты думаешь? Понравлюсь я Мелвину?

Я заставляю себя раскрыть рот.

— Нет, — твердо отвечаю я. — Он не особенно такими вещами интересуется.

— Жаль! — отвечает Брианна.

Когда я захожу на кухню, чтобы приготовить завтрак, в доме тепло и уютно. Дедушка уже сидит за столом, совершенно одетый.

Появляется мама и очень сердито спрашивает:

— Кто включил отопление?

— Я не включала! — отвечаю я.

Дедушка хладнокровно смотрит на маму:

— Это я включил.

— Но зачем?

— Затем, что здесь как в леднике, — отвечает дедушка. — Трупы можно замораживать.

— Мы пытаемся экономить.

Дедушка вытаскивает из кармана двадцатку:

— Вот! Включите батареи!

Мама с Беном идут на спектакль, поставленный маминой подругой. На выходе их догоняет дедушка.

— Во сколько ты привезешь ее домой? — спрашивает он у Бена.

— Прощу прощения? — насмешливо переспрашивает мама. — По-моему, я старовата для комендантского часа.

— Я же няня, — возражает дедушка. — Разве я не вправе знать, во сколько вы вернетесь?

— Она будет дома к двенадцати, — обещает Бен.

Я жарю попкорн и пытаюсь уговорить дедушку посмотреть со мной киномарафон ужастиков. Показывают старые черно-белые фильмы — «Тварь из Черной лагуны», «Мумию», «Дракулу», — но дедушка утверждает, что слишком занят:

— Мне надо писать статью о T.melvinus'e. Ее будут рецензировать независимые эксперты.

В полночь я все еще сижу перед телевизором. В кабинет входит сердитый дедушка.

— Твоя мама опаздывает, — деловито сообщает он.

Через десять минут машина Бена останавливается у дома, и дедушка выскакивает на крыльцо. Я иду за ним.

— Вы опоздали на десять минут! — возмущенно упрекает он Бена.

— На дороге была авария, — оправдывается Бен.

— Надо было выезжать заранее! — недовольно бурчит дедушка.

Голос у дедушки, может, и подростковый, но звучит властно, как у взрослого.

Когда Бен уезжает и мы заходим в дом, дедушка с мамой начинают выяснять отношения.

— Вы что, целовались у входа? На виду у соседей?

Мама всплескивает руками:

— Ну и что?

— Какой пример ты подаешь своей дочери?

Мама срывается.

— Мы что, вернулись в пятидесятые годы? К тому же у тебя нет никакого права мной командовать!

— Я твой отец!

— Может, ты и отец, но я — единственный взрослый человек в этом доме! Ты мне не указ!

— Это я взрослый! — кричит дедушка в ответ.

— Ты давно в зеркало смотрел? Никакой ты не взрослый! Ты подросток!

Дедушка обжигает маму взглядом и выходит из комнаты. Дверь в туалет демонстративно захлопывается.

Мама поворачивается ко мне:

— Видишь? Подросток!

В Музей де Янга в Сан-Франциско приехала передвижная выставка с древнеегипетскими экспонатами, и Радж предложил мне пойти вместе. Мои родители обожают искусство: чуть ли не все мое детство прошло в этом музее. Мне известно расположение каждого туалета. Папа шутит, что я приучалась к горшку под боком у мастеров Возрождения.

Маме нужно съездить в один из городских театров, чтобы позаимствовать реквизит, и она предлагает нас подвезти. Я зову дедушку присоединиться к нам.

— Нет у меня времени на развлечения, — отвечает он, молниеносно стуча по клавиатуре ноутбука. — Готовлю заявку на патент.

Проезжая по парку Золотые ворота, я замечаю здание, мимо которого мы, наверное, проходили тысячу раз, не обращая внимания: это Академия наук штата Калифорния. Меня внезапно охватывает желание разузнать расположение всех туалетов и там.

У входа в Музей де Янга огромная очередь. Я и не подозревала, что мумии так популярны. Радж сразу вписывается в толпу. Никто не обращает на него ни малейшего внимания.

Мы петляем по выставочным залам. В одном из них — макет гробницы изнутри. Вокруг саркофага разложены вещи мертвеца: мебель, еда, пара кожаных тапочек. Кажется, что жизнь застыла во времени, и у меня в памяти невольно возникает дедушкина квартира.

Наконец мы находим главный экспонат выставки — мумию. Она за стеклом и совсем не такая, как я себе представляла. Маленькая — пожалуй, с меня ростом — и худая. Бинты не белые, как в кино, а черно-коричневые, и кажется, будто они прилипли к телу. На месте носа — дыра, а кожа на вид твердая, как замша.

Но самое неприятное — это волосы. Из затылка мумии торчит длинный каштановый завиток. Я почти жалею, что увидела его: он делает мумию совсем уж настоящей.

Я не помню похорон бабушки, но знаю, что ее кремировали, а пепел рассеяли в заливе Сан-Франциско. Мне всегда это нравилось. Всякий раз при виде залива мне кажется, что через грохот волн и крики чаек до меня доносится бабушкин голос.

— Зачем они так поступали? — допытываюсь я у Раджа. — Почему просто не хоронили мертвых? Или не кремировали их?

— Потому что они хотели жить вечно. — Радж слегка улыбается мне. — Они думали, что если сохранить тело, то дух сможет вернуться в него. Это похоже на то, что делает Мелвин.

— Но ведь Мелвин жив, — возражаю я.

— Жив. Но он вроде как законсервировал себя, — шутит Радж. — Как мумию.

Я не могу отвести взгляда от пряди волос.

— Пойдем дальше, — с улыбкой зовет меня Радж. — В следующем зале будет мумифицированная кошка.