Наперекор земному притяженью - Олег Генрихович Ивановский

и в батареях мы делали сами, стальных полос для полозьев достать было негде. Днем от талого снега валенки раскисали, ноги в них прели, а ночью, когда мороз усиливался, валенки промерзали насквозь так, что невозможно было пошевелить пальцами.

В районе сарненских болот встретился нам партизанский отряд. Вооружены партизаны были в основном трофейными автоматами, пулеметами. За поясом у каждого — немецкие гранаты на длинных деревянных ручках. Наши ребята их почему-то «Макагонами» звали. В хвосте партизанской колонны, а она растянулась почти на километр, плелись табунок лошадей и стадо коров с телятами. За ними — обоз. На бричках — мешки, тюки, ящики, столы, стулья — словом, полное хозяйство. Везли с собой и раненых. Партизанский отряд перебазировался в другой район Ровенщины, за Горынь.

Последние рейды совершали только ночами. Еще жестче стала дисциплина на маршах. Курить категорически запрещалось. Нарушителей наказывал сам командир полка. Дело порой доходило и до плетки, если кто под горячую руку попадал. После очередного марша полк вошел в большой лес. Спешились. Мы с Николаем Григорьевичем перебрались к артиллеристам, чтобы немного отдохнуть у них на повозках. Казаки растирали ноги лошадям. Кто-то уже и маленький костерчик из сушняка развел. Балагурят батарейные весельчаки у костра. Словно и не было тяжелой бессонной ночи. Вспоминают разные забавные случаи, не обходят вниманием и женщин, будто больше и поговорить не о чем. А ведь знают, что сегодня предстоит бой.

Здесь, на пашем участке, сплошной линии фронта не было: немцы отсиживались по хуторам да селам. Но сегодня быть бою. С минуты на минуту вернутся наши разведчики, и тогда… Что будет тогда, знают лишь те, кто уже бывал в боях. А таких в полку и половины не осталось. После осенних боев в полк прибыло молодое пополнение, еще и пороху не нюхавшее. А глядишь и на тех, и на других — беззаботность выказывают.

Старики, бывалые, — те спокойнее. Но это только внешне. Покуривают, переговариваются между делом. Кое-кто без надобности перекладывает свое немудреное имущество, состоящее из одной переметной сумы, с правой стороны седла на левую, долго разглядывая при этом каждую мелочь. Другой, говоря что-то соседу, вдруг умолкнет на полуслове, задумается, а потом, заметив удивление на лице собеседника, торопливо отойдет к коню или повозке, делая вид, что ищет что-то. А вот новички радуются передышке, как щенята, и знать не хотят, что кому-то из них вот-вот стонать и плакать от pan. А некоторые, может быть, и смеются-то в последний раз.

Вспомнилось, как однажды после боя проходил я мимо санчасти. Около крыльца небольшой хатенки санинструктор перевязывал молодого бойца, а тот расспрашивал его и сидящего рядом, ждущего перевязки пожилого казака:

— А это долго будет заживать? Меня что, отправят сейчас в госпиталь?

— Да, отправят, отправят. Помолчи только немного, тебе вредно разговаривать, — отвечал ему санинструктор.

Наискосок от левого плеча под правую руку медик уже намотал ему несколько бинтов, но и через них проступало темно-красное пятно. Парень еще что-то хотел спросить у казака, но тут у него изо рта потекла кровь. Он стал вытирать рукой подбородок, недоуменно глядя на окровавленную ладонь. Потом машинально вытер руку о брюки. И вдруг запрокинул голову на спину и медленно опустился на руки санинструктору.

— Ну вот, и отвоевался парень. Совсем еще мальчишка, — тихо произнес пожилой казак…

Привал кончался. Облака разошлись, и выглянуло скупое, зимнее солнышко. На верхушках деревьев, на хвое радужным разноцветьем заблестели тающие льдинки.

Где-то, невидимый, долбил кору дятел. Удары его клюва, как автоматные очереди, слышались то отчетливее, то глуше.

Полк двинулся дальше. Шли по лесу часов до четырех дня. Наконец от головы колонны донеслась команда:

— Стой! Слезай!

Спешились, подошли к опушке. Слева — большой луг. За ним виднеются вдалеке какие-то постройки.

Взводы первого эскадрона, развернувшись цепью, подвигались к той стороне луга короткими перебежками. Стрельбы не было. Противник то ли выжидал, то ли не заметил еще наших казаков. Через какое-то время до нас докатилось не очень дружное «Ура-а-а!». И тут же раздался треск автоматов. За несколько минут луг стал неузнаваемым от оспин разрывающихся мин. Минометы били откуда-то из-за построек, к счастью, с перелетом. На нашей стороне разрывные пули защелкали по ветвям деревьев так, словно автоматчики стреляли у пас за спиной.

Наконец «подали голос» и паши бронебойки, неторопливо заговорили два «максима». Теперь звуки ожесточенной перестрелки доносились из хутора. Впрочем, бой был недолгим. Через час казаки уже разбирали коней у коноводов. ' Все оживленно делились впечатлениями. И только несколько человек молча долбили, на поляне, под большим раскидистым деревом, братскую могилу. Рядом, на плащ-палатках, лежали шестеро. Четверо — из последнего пополнения. Для них этот бой оказался и первым и последним. Теперь на этом маленьком хуторке на Ровенщине, которого и на карте-двухверстке сразу не разыщешь, их братская могила.

Придет ли кто сюда, положит ли цветы на этот холмик, поплачет ли?

Командование армии, в составе которой мы воевали, прилагало все усилия, чтобы как можно скорее освободить Ровно, Луцк, Здолбунов и, вбив клин между группировками фашистских армий, открыть путь на Броды, Львов, а там и к Карпатам, к границе.

И хотя в нашей дивизии было всего три кавполка, а противник сосредоточил здесь танковые и механизированные части, полки СС, полицейские батальоны, удержать натиск морозовцев немцам не удавалось. Помогали нам и действия партизан, серьезно тревоживших фашистов: они перерезали дороги, разгоняли и уничтожали гарнизоны в хуторах, передавали нашему командованию ценные разведданные.

…Ночь. Лес. Двигаемся больше шагом. Часто останавливаемся, спешившись, ведем коней в поводу. Над лесом то и дело пролетают самолеты. По звуку моторов — немецкие. Невзирая на ночь, они все еще пытаются нас обнаружить.

Дисциплина по-прежнему строжайшая. Ни громких разговоров, ни курения. Иногда только стукнет колесо повозки о корень или лошадь фыркнет.

Колонна остановилась, я подошел к начальнику штаба. Он внимательно рассматривал карту.

— Вот смотрите, лейтенант, здесь должна быть железнодорожная станция Клевань. Наверняка немцы ее так просто не отдадут. Наши два эскадрона впереди и наверняка уже вошли в местечко. Но непонятно, почему тихо?

Действительно, мы без боя прошли по улицам местечка и вышли к небольшому кладбищу на его окраине. Кресты, каменные плиты памятников, склепы… Симбуховский слез со своего гнедого:

— Остановимся здесь.

Первый и второй эскадроны на рысях ушли в сторону видневшейся неподалеку железнодорожной станции. Автоматные, пулеметные очереди, уханье гранат тут же известили о начале боя.

Неподалеку от нас артиллеристы снимали с передков две «сорокапятки».

— Товарищ командир! От леса к нам бронетранспортеры идут!

Это крикнул командир отделения