На руинах пирамид - Екатерина Николаевна Островская

делу. Среди тех, с кого было снято обвинение, нашел Оборванцева. Это удивило едва ли не больше того факта, что дело было закрыто, ведь через несколько лет Оборванцев был избран депутатом городского собрания, а ведь при регистрации своего участия в выборах он должен был указать, что находился под следствием.

О младшей Курицыной, ставшей потом женой депутата, не было ни слова. Тут были и распечатки страниц дела с фотографиями, которые Францев внимательно рассмотрел. Особенно внимательно он вглядывался в снимок бывшей школьной уборщицы. Николай не узнавал в ней ту женщину, которая схватила его за ухо в пионерской комнате, и даже не потому не мог узнать ее, что прошло почти сорок лет и он забыл, как она выглядит, — как раз наоборот. Он запомнил уборщицу на всю жизнь: худая, с зачесанными за уши гладкими волосами и перекошенным от ненависти ко всему миру лицом. А теперь на снимке была дама с пышной прической — с модным для девяностых начесом и мелированием, — никак не скажешь, что женщине на фото пятьдесят лет: сорок, и то вряд ли.

Пикнул лежащий на столе мобильный телефон — пришло эсэмэс-сообщение.

Ты не очень занят? Я еду к тебе.

Николай не стал отвечать: если кому-то надо, то пусть едет. Вернул аппарат на место и только потом сообразил, что сообщение прислал Кудеяров. Хотел ответить, но, увлеченный своим делом, не стал. Он попытался найти Беату Ивановну Курицыну в полицейской адресной базе, но там отыскалась только ее внучка, зарегистрированная в городской квартире на Таврической улице. Францев хорошо знал это место: все здания на ней — исторические, построенные полтора или даже два века назад, окна выходят на Таврический сад с древними дубами и тихими прудами, на которых летом плавают важные лебеди и наглые утки. А в пяти минутах ходьбы Смольный дворец — здание городской администрации, где трудится муж Беаты. Хотя вряд ли Семен Ильич ходит на работу пешком, скорее всего четыреста метров до работы и обратно он проезжает на служебном автомобиле с дезодорированным салоном.

На всякий случай Николай решил проверить всех людей, зарегистрированных по адресу этого дома, и обнаружил среди них гражданина Синицу Аркадия Борисовича. И это удивило, потому что когда Францев спрашивал Оборванцева, знаком ли он с Синицей, тот ответил, что встречались пару раз на каких-то мероприятиях. А на самом деле они — соседи: у них даже квартиры рядом. Зачем же он соврал тогда? И еще, если Синица приобрел участок через агентство Беаты, то зачем же было переводить ей пять миллионов рублей за посредничество? Или у людей, проживающих едва ли не в самом престижном месте Северной столицы, так принято — любую копеечную услугу, оказанную друг другу, оценивать в миллионы?

Открылась входная дверь, Францев, обернувшись, увидел входящего в его кабинет Павла.

— Быстро ты, — сказал он, — не успел сообщение прислать, а уже здесь.

— Да я, когда отправлял его, уже к Ветрогорску подъезжал. Не знал, что матери подарить на Восьмое марта, и Нина посоветовала купить ей унты. В городских магазинах их днем с огнем не найдешь, а здесь — пожалуйста: пимы, унты, кысы — я даже не знаю, что это такое[6]. Мне весь рынок помогал выбирать. Взял какие-то из оленьего меха с вышивкой. А ты-то как?

— Да я подарок давно подготовил, но только не люблю я этот праздник.

— А что в нем такого плохого?

— Просто не люблю, — признался Николай. — То есть праздник хороший, конечно, но у меня с ним связаны воспоминания неприятные. Отец мой погиб накануне — седьмого числа почти сорок лет назад. Люди по магазинам за подарками, празднуют на рабочих местах… А он на службе. Ехал в дежурной машине, и по рации передали, что возле отделения «Сберегательного банка» на Гражданском проспекте стрельба, нападение на инкассаторов, которые привезли выручку. Бандиты ушли дворами, где, скорее всего, их поджидал транспорт. Отец помчался отсекать возможные пути выезда из дворов, и тут передали, что оба инкассатора убиты, погиб и водитель такси. Тогда бронированных машин не было, а инкассаторам машины для передвижения выделял таксопарк. Ну так вот, дежурная машина объезжает большой массив, отец видит, как на улицу Руставели выезжают «Жигули» одиннадцатой модели, цвет «липа зеленая», догоняют они эту тачку, а в ней четверо парней. Смотрят в сторону, словно не замечая, что их милиция преследует… Ускорились даже, а там ведь выезд за город на Токсовское шоссе. И вообще, «жигуленок» начал отрываться. Тем не менее догнали их, начали прижимать к обочине. Потом ударили в бок. «Жигуленок» влетел в фонарь, из машины стали выскакивать парни. Двое с обрезами, один с пистолетом. Началась перестрелка. Как началась, так и закончилась. Отец мой по инструкции сначала в воздух пальнул, а потом уже, раненый, на поражение начал… Троих уложил на месте, а четвертого ранил дважды. Подскочили другие патрульные машины, «Скорая». Отца в больницу при институте Мечникова повезли, по дороге он и умер от потери крови, — Николай вздохнул. — В инкассаторских сумках было двести четырнадцать тысяч рублей — огромная по тем временам сумма. Отцу посмертно орден Красной Звезды, а семье — денежную сумму в размере должностного оклада. Потом и брату моему такой же орден посмертно. Я оба их ордена хранил, потом, когда с женой развелись и стали квартиру менять, я пришел, чтобы забрать личные вещи, ну и ордена в первую очередь. Так та моя первая жена — крыса — сказала, что ничего не знает и ничего не видела. А там-то серебра всего в двух звездочках меньше семидесяти граммов. Да и самое неприятное, что брат мой погиб в Чечне через тринадцать лет тоже в марте — день в день. А сейчас, когда я ради личного интереса хочу разобраться с убийством Эдика Дробышева, попутно всплывают интересные факты.

Францев махнул рукой, подзывая друга к своему компьютеру, и открыл ему фотографию бывшей школьной уборщицы.

— Вот видишь эту довольную рожу? Захлебывается от счастья, а когда-то мыла полы в моей школе. Именно она сколотила банду с целью ограбить инкассаторов, которых потом перещелкал мой отец. До мытья полов работала как раз в том самом отделении банка, куда инкассаторы привезли выручку и нарвались на засаду. Ее подозревали, а потом сняли все обвинения и дело закрыли. А через десяток лет эта крыса организовала финансовую пирамиду, и снова дело закрыли. А там сумма претензий была семнадцать миллионов баксов. Но сам понимаешь, что на самом деле претензий должно было быть больше. Кто-то