Звонок за ваш счет. История адвоката, который спасал от смертной казни тех, кому никто не верил - Брайан Стивенсон

Проведенный Честнатом перекрестный допрос Майерса не оставил сомнений в том, что свидетель лжет. Когда Честнат закончил допрос, Уолтер был уверен: суд штата просто объявит, что была допущена ошибка. Вместо этого обвинитель снова вызвал Майерса и заставил его повторить обвинения. Словно ни отсутствие логики, ни противоречия в показаниях не имели совершенно никакого значения. Словно, если повторить эту ложь в безмолвном зале достаточное число раз, она стала бы правдой.

Билл Хукс свидетельствовал, что видел грузовик Уолтера, припаркованный у химчистки, во время совершения убийства, и узнал этот грузовик, потому что он был переделан в «лоурайдер» – машину с опущенной подвеской. Уолтер тут же шепнул своим адвокатам, что он переделал свой грузовик только через несколько месяцев после убийства Моррисон. Его адвокаты никак не использовали эту информацию, что расстроило Уолтера. Затем для дачи показаний вышел другой белый, о котором Уолтер никогда не слышал, Джо Хайтауэр, сказавший, что тоже видел этот грузовик возле химчистки.

В зале присутствовали десять человек, которые могли бы рассказать о том, как они жарили рыбу и Уолтер был дома, когда была убита Ронда Моррисон. Адвокаты вызвали только троих из них. Казалось, всем не терпелось поскорее покончить с судебным разбирательством, и Уолтер не мог этого понять. Затем вызвали еще одного белого, Эрнеста Уэлча, он представился как тот самый «мебельщик», который забирал деньги из дома Макмиллиана в день, когда там жарили рыбу, – но это якобы не был день убийства Ронды Моррисон. Уэлч заявил, что лучше других помнит, когда она была убита, поскольку он – дядя девушки. Он якобы настолько горевал из-за ее смерти, что поехал домой к Макмиллиану забирать деньги в другой день.

Адвокаты высказали свои аргументы, жюри удалилось на совещание, и меньше чем через три часа присяжные вернулись в зал суда. С каменными лицами, один за другим, они объявили Уолтера Макмиллиана виновным.

В феврале 1989 года мы с Ивой Энсли открыли новый некоммерческий юридический центр в Таскалузе, задачей которого было обеспечивать бесплатными качественными юридическими услугами осужденных мужчин и женщин, приговоренных к смертной казни в Алабаме. Мы не рассчитывали, что это будет легко, но все оказалось еще труднее, чем мы думали.

Не прошло и двух месяцев, как уволился наш первый директор; юридическая школа Алабамского университета, где мы открыли офис, отказала в поддержке и отозвала свое обещание предоставить помещение; и мы на собственном опыте поняли, как трудно найти юристов, готовых приехать в Алабаму и заниматься работой по смертным приговорам на полную ставку с зарплатой менее 25 000 долларов в год.

Препятствия стремительно множились. Законодательные органы штата отказали нам в финансировании, необходимом, чтобы получить такое же финансирование от федерального правительства. После нескольких разочаровывающих совещаний с нашим советом директоров стало ясно, что здесь мы не найдем никакой поддержки для своего проекта. Лидеры адвокатской коллегии штата были полны решимости и желали нам успеха: одни – потому что считали неприемлемым положение, при котором осужденные заключенные не могли получить юридическую помощь; другие же хотели, чтобы казни шли быстрее, и чувствовали, что отсутствие адвокатов у осужденных их тормозит. Но теперь мы поняли: придется делать все самим и собирать деньги самостоятельно. Мы с Ивой перегруппировались и решили начать все заново в Монтгомери, столице штата. В итоге проект получил название «Инициатива за равное правосудие» (Equal Justice Initiative, EJI).

Я нашел небольшое здание неподалеку от центра Монтгомери, и летом 1989 г. мы подписали договор аренды. Это было хорошее начало: двухэтажный дом в стиле греческого Возрождения, построенный в 1882 году, недалеко от исторического района под названием Старый Алабамский Городок. Дом был выкрашен в желтый цвет, с очаровательной верандой, благодаря которой казался открытым и гостеприимным, создавая приятный контраст с пугающими залами суда, комнатами ожидания в учреждениях и тюремными стенами, определявшими значительную часть жизни членов семей наших клиентов. Зимой в офисе зуб на зуб не попадал, почти невозможно было выгнать белок с чердака, а мощности электропроводки не хватало для одновременной работы копира и кофеварки, чтобы при этом не вылетали пробки. Но с самого начала это здание ощущалось и как дом, и как место для работы – и учитывая, сколько времени мы там проводили, оно всегда было и тем и другим.

Ива взяла на себя административные обязанности в нашем проекте – достаточно трудные, учитывая, что федеральные деньги влекут за собой всевозможные сложные отчеты и бухгалтерскую работу. Ива бесстрашна и умна, и ей удалось разобраться со всеми задачами так, что к нам потекла тоненькая струйка денег. Мы наняли на работу администратора и начали прикидывать, как бы выжить. Я занялся сбором средств для Южного комитета защиты заключенных практически сразу же, как приехал туда работать, и у меня уже был какой-никакой опыт в выпрашивании денег на поддержку наших трудов. Я был уверен, что найдется какой-то способ собрать деньги и на новый алабамский офис, чтобы соответствовать минимальным федеральным требованиям. Нам нужно было только немного времени – но, как оказалось, как раз времени-то у нас и не было.

Нас ожидал поток назначенных дат казней. Между проведением нового закона о смертной казни в Алабаме в 1975 году и концом 1988 года осуществили только три казни. Но в 1989 году, под воздействием изменения отношения Верховного суда к апелляциям по смертным приговорам и перемен в политических веяниях, генеральная прокуратура начала энергично требовать казней осужденных заключенных. К концу 1989 года числу приговоренных, казненных в штате Алабама за год, предстояло удвоиться.

За несколько месяцев до открытия нашего центра я начал посещать алабамскую тюрьму для смертников каждый месяц, ездя туда из Атланты на встречи с несколькими новыми клиентами, включая Уолтера Макмиллиана. Они были благодарны за помощь, но близилась весна 1989 года, и все под конец наших свиданий просили об одном: помогите Майклу Линдси. Казнь Линдси была запланирована на май 1989 г. Потом они просили меня помочь Хорасу Данкинсу, которого должны были казнить в июле 1989 г. Я старательно объяснял ограниченность наших ресурсов и времени, рассказывая о том, как лихорадочно мы пытаемся наладить работу нового офиса. Хотя клиенты отвечали, что все понимают, их явно мучило сознание, что они-то получают юридическую помощь, а другим предстоит казнь.

И у Линдси, и у Данкинса были адвокаты-волонтеры, обратившиеся ко мне за помощью, потому что пребывали в полной растерянности. Адвокат Линдси, Дэвид Бэгвелл – уважаемый поверенный по гражданским делам из Мобила; он работал над делом Риттера, которого казнили годом ранее. Бэгвелл пережил крушение иллюзий и гнев. Он написал язвительное письмо, опубликованное в журнале ассоциации адвокатов штата, в котором клялся «никогда в жизни больше не браться за дело смертника, даже если меня исключат из коллегии за отказ» и призывал других адвокатов по гражданским делам не браться за такие дела. Публичные жалобы Бэгвелла затруднили судам процесс назначения «гражданских» адвокатов на апелляционные слушания последней инстанции по делам со смертными приговорами – хотя не сказать, чтобы они делали это с большой охотой. Но письмо дало и другой эффект. Заключенные прослышали о нем и обсуждали его между собой, особенно леденящее кровь замечание, скрытое в тексте иеремиады Бэгвелла: «Я вообще склоняюсь в пользу смертной казни, потому что бешеных собак надо отстреливать». Это еще сильнее подорвало доверие заключенных к адвокатам – даже тем, которые утверждали, будто хотят помочь.