Квартеронка - Томас Майн Рид

24 июля. Сегодня мне особенно бросилась в глаза тайная печаль, которая омрачает лицо Эжени. Теперь я убежден, что ее грусть вызвана не смертью Антуана. Еще какая-то другая забота удручает ее. Нынче она снова бросила на меня такой же загадочный взгляд, какой я заметил в день нашей первой встречи. Но он был так мимолетен, что я не понял его значения, тем более что и глаза мои и сердце были заняты другой.

Аврора смотрит на меня уже не так робко и, кажется, с интересом прислушивается к моим словам, хотя они обращены не к ней. Так ли это? Если бы я мог с ней поговорить, это немножко успокоило бы мое сердце, которому все труднее переносить это вынужденное молчание.

25 июля. Несколько негров из поселка вчера проштрафились. Они получили разрешение побывать в городе и вернулись очень поздно. Билл-бандит все утро жестоко порол их всех подряд, и они ушли от него, обливаясь кровью. Для надсмотрщика-новичка он проявляет уж слишком большую прыть, но Сципион где-то слышал, что такая работа ему не внове. Их госпожа, конечно, ничего не знает об этой дикой расправе.

26 июля. Доктор обещает выпустить меня из дому через три дня. Я все больше уважаю этого человека, особенно с тех пор, как узнал, что и он недолюбливает Гайара. Он даже его и не лечит. В поселке есть другой доктор, который лечит Гайара и его рабов, а также негров с плантации Безансонов. Но он был в отлучке, поэтому ко мне позвали Рейгарта. В силу врачебной этики, а также по моей просьбе меня не передали другому врачу, и Рейгарт продолжает лечить меня. Я видел его коллегу, он как-то заходил ко мне с доктором Рейгартом и показался мне достойным другом Гайара.

Рейгарт не так давно приехал в Бринджерс и быстро завоевал уважение местных плантаторов. Правда, многие из них, особенно наиболее крупные, держат собственных медиков и платят им большие деньги. Им невыгодно пренебрегать здоровьем своих рабов, и поэтому здесь часто лечат их лучше, чем лечат «белую голь» во многих европейских странах.

Я попытался выведать у доктора что-нибудь об отношениях между Гайаром и Безансонами. Разумеется, я мог касаться этой темы только намеками и узнал очень немного. Доктор по характеру замкнутый человек, к тому же излишняя болтливость не вяжется с его профессией и могла бы повредить ему в глазах здешних жителей. Он либо очень мало знает об этих делах, либо делает вид, что мало знает; однако по некоторым его словам я заключил, что последнее вернее.

— Бедная молодая леди, — сказал он, — совсем одна на свете! У нее, кажется, есть тетка или какая-то родственница в Новом Орлеане, но нет мужчины, который занялся бы ее делами. По-видимому, все в руках у Гайара.

Я узнал от доктора, что отец Эжени считался прежде одним из самых крупных плантаторов на побережье, что он был известным хлебосолом и дом его был открыт для всех. В поместье балы и празднества постоянно сменяли друг друга, особенно в последние годы. Это расточительство продолжалось и после его смерти, и Эжени Безансон по-прежнему принимает гостей своего отца с отцовской щедростью. У нее очень много поклонников, но доктор не слышал, чтобы она кому-нибудь из них оказывала предпочтение. Гайар был близким другом Безансона. Почему — никто не мог сказать. Трудно было найти людей, столь противоположных по своему характеру. Некоторые считали, что их дружба похожа на отношения кредитора с должником.

Сведения, полученные мною от доктора, подтверждают рассказы Сципиона. Они также подтверждают мои догадки, что над головой молодой креолки собираются тучи, такие темные, какие никогда не омрачали ее юность, пострашнее даже, чем гибель Антуана.

28 июля. Сегодня у нас был Гайар, я хочу сказать — в большом доме. Впрочем, он бывает у мадемуазель Эжени почти каждый день; но сегодня Сципион рассказал мне нечто новое и очень странное. Несколько рабов, избитых новым надсмотрщиком, пожаловались своей госпоже, и она заговорила об этом с Гайаром. Он же ответил ей, что «эти негодяи получили по заслугам, да еще не все сполна», а затем решительно поддержал негодяя Ларкина, которому явно покровительствует. Эжени молча выслушала его.

Сципион узнал это от Авроры. Его рассказ очень знаменателен.

Бедный Сципион поделился со мной еще своей личной бедой. Он заметил, что надсмотрщик заглядывается на его малютку Хло. Каков негодяй! Неужели это правда? У меня кровь кипит от негодования! О рабство!

2 августа. Я снова услышал кое-что о Гайаре. Он был в большом доме и сидел у мадемуазель Эжени гораздо дольше, чем всегда. О чем они могли говорить? Неужели ей приятно его общество? Нет, быть не может! Зачем же эти частые посещения, эти долгие беседы? Если она выйдет замуж за этого человека, мне очень жаль ее. Бедная жертва — ибо она, конечно, станет его жертвой. Видно, у него какая-то власть над ней, если он смеет так себя вести. Он держится на плантации, как хозяин, говорит Сципион, и приказывает всем, словно господин. Все боятся его и «погонялу», как называют негры негодяя Ларкина. Больше всех боится его Сципион, который видел, как тот опять приставал к маленькой Хлое. Бедняга! Он просто в отчаянии. И вполне понятно, если даже закон лишает его права защитить честь собственной дочери. Я обещал ему поговорить с мадемуазель Эжени, но, судя по рассказам, боюсь, что она так же бессильна, как и сам Сципион.

3 августа. Сегодня я первый раз вышел из комнаты. Прошелся по плодовому саду и среди цветников. Под апельсиновыми деревьями я встретил Аврору, собиравшую золотистые плоды; но с ней была маленькая Хлоя, державшая корзинку. Чего бы я ни дал, чтобы встретить Аврору одну! Увы, я мог только обменяться с ней несколькими словами, а затем она ушла.

Аврора поздравила меня с тем, что я уже могу выходить, и как будто обрадовалась, увидев меня, — так мне показалось. Она была прелестна, как никогда. Срывая апельсины, она разгорячилась, яркий румянец играл на ее щеках, и темные глаза сияли, как сапфиры. Ее грудь вздымалась и опускалась, а легкое платье не скрывало благородных линий ее фигуры.

Я был очарован изяществом ее походки, когда она удалялась от меня. На ходу ее стан грациозно покачивался, что объяснялось характерной для женщин ее племени склонностью к полноте. Она очень женственна и прекрасно сложена. У нее маленькие, изящные руки, а легкие ножки, кажется, едва касаются земли. Восхищенный, я долго смотрел ей вслед. И когда я вернулся в свою одинокую комнату, любовь моя разгорелась еще сильнее.

Я думал о моем кратком свидании с Авророй, с радостью вспоминал несколько сказанных ею ласковых слов и был счастлив, предвкушая, что теперь, когда я могу выходить в сад, наши встречи участятся, как вдруг в разгар моих сладких мечтаний в дверях моей комнаты, загораживая свет, выросла чья-то темная фигура.

Я поднял глаза и увидел ненавистное лицо Доминика Гайара.

Это было его второе посещение с того дня, как я попал на плантацию. Что ему надо от меня?

Я недолго ждал разгадки, так как мой посетитель, не извинившись за свое внезапное вторжение, приступил прямо к делу.

— Сударь, — сказал он, — я отдал распоряжение о вашем переезде в гостиницу в Бринджерсе.