Белые на фоне черного леса - Елена Минкина-Тайчер

Всего приехало шестнадцать детей, как раз у нас открыли новое крыло, туда их и разместили. И началось! В первый же день их воспитатель Тамара Львовна потребовала кошерное питание. Оказывается, дети привыкли к определенным правилам поведения и питания, это часть воспитательного процесса. Пришлось запросить раввина из московской синагоги, купить новую посуду, разделить раковины на мясную и молочную и строго следить за доставкой продуктов, чтобы не дай бог не завезли свинины. Одновременно возникли проблемы с языком общения. Старшие говорили по-русски неплохо, хотя со смешными интонациями, будто все время задавали вопрос, но малышня тарахтела между собой исключительно на иврите, так непривычно и непостижимо, что у меня глаза на лоб лезли, не говоря о младшем персонале. Причем эти паршивцы усиленно делали вид, что вовсе не понимают русского, и даже записки друг другу писали странными перевернутыми закорючками. Соответственно срывались одно за другим все намеченные мероприятия. На занятиях по футболу они не строились, а бегали в разные стороны, громко хохоча, на рисовании растащили дорогие специально купленные фломастеры, а придя на занятия музыкой дружно уселись на пол, чем довели до истерики почтенную Серафиму Наумовну. Апофеозом стал намеченный в выходные специально для «иностранцев» праздник урожая, ради которого приезжал гость из Москвы, из окружения главного детского омбудсмена. Сразу после завтрака все наши израильтяне во главе с Тамарой Львовной рядком уселись в актовом зале с книжками в руках. Такого прилежного чтения мне не приходилось наблюдать в лучшие времена Центральной городской библиотеки. На призыв садиться в автобус они дружно вздохнули и перевернули страницу. Оказывается, на дворе суббота, святой для евреев день, когда не положено ни ездить в транспорте, ни работать, ни даже изображать праздничный труд.

– Всё, – сказало мое руководство, – отправляй их назад к чертовой матери! Живы-здоровы, денег не просят, остальное уже не наше дело. Но если еще раз услышу о подобном случае, все пойдете под суд!

За день до отъезда Вася впервые сам подошел ко мне.

– Ну расскажи все-таки, как тебе живется? Нравится ли учиться? Есть новые друзья?

– Ничего. Учиться тяжело, а жить нормально. Катьку вылечили. Пацаны неплохие. Компьютеры есть, игры всякие.

Так я и знала. Он никогда ничего не рассказывал. Общие слова – компьютеры, пацаны. А что у тебя на душе, мой мальчик? Тебе весело, грустно, страшно? Ты жалеешь, что уехал, или благодаришь судьбу? Он не умел рассказать, а я не решалась спрашивать.

– Я вот что, я хотел попросить… Поехали в ту больницу. Где Мартик лежал.

– Но там совсем другие дети, разве ты не понимаешь? Марика увезли в Америку почти пять лет назад. Уверена, что с ним все хорошо, есть новые любящие мама и папа.

– Мы ненадолго. Поедем и вернемся.

– Хорошо, собирайся. Через полчаса выходим.

Ровно через полчаса он ждал у входной двери в аккуратной курточке и нарядных новых кроссовках. У мальчишек не бывает таких чистеньких кроссовок, наверняка принарядили перед поездкой в Россию.

В больнице стоял все тот же тягостный запах – лекарств, туалета, нечистого белья, вареной капусты. Мы молча прошли в отделение для самых маленьких, благо меня хорошо знали и ничего не спросили, открыли дверь в знакомую палату… Нет, этого не может быть! Даже я остолбенела, а Вася, кажется, с трудом удержался на ногах – на знакомой койке в углу лежал страшно знакомый беленький мальчик и уныло стучал погремушкой по столбику кровати.

Конечно, это был другой мальчик. Годовалый мальчик Костя Найденов, табличка на кровати не оставляла сомнений. Как и фамилия. Фантазии социальных работников не хватало на новые фамилии, почти всех подкидышей называли – Безродный, Бесфамильный, Безыменский. Или вот Найденов. Но он был непостижимо похож на Васиного брата – тот же беленький чубчик, заплаканные голубые глаза, круглый подбородок.

Вася шагнул к мальчику и взял его на руки. Малыш тут же радостно заулыбался и прижался к Васиной курточке. Ножки как-то странно висели, слишком неподвижно висели ножки.

Но история только начиналась, потому что дверь в палату открылась и вошли две женщины довольно непривычного вида. Нет, каждая в отдельности не вызвала бы такого удивления – полная лохматая блондинка в широких джинсах, еще более широкой блузе и с большой матерчатой торбой через плечо и худенькая изящная дама в обтягивающих светлых брюках с элегантной сумочкой, не крупнее кошелька. Но рядом они смотрелись очень забавно. Правда, разглядывать особенно не приходилось, потому что обе женщины испуганно рванулись к нам, протягивая руки и что-то восклицая на английском. Я невольно шагнула вперед, прикрывая Васю с малышом.

– Извините, – неожиданно на чистом русском языке закричала худая, – зачем вы трогаете мальчика?! Это наш мальчик!

Через пять минут подошла Людмила Николаевна Пушко, и все разъяснилось. Мальчик Костя был подкидышем, найден примерно год назад в детском боксе и юридически давно представлен на усыновление, но российские семьи от него отказывались одна за другой из-за какой-то серьезной проблемы с ногами. И вот приехала эта американская веселая толстуха и готова забрать больного ребенка. И в принципе все подходит, потому что по новому закону иностранцам разрешают усыновление только тех детей, от которых отказались хотя бы две российские семьи, но иностранный усыновитель должен еще оформить целую кучу документов, поэтому раньше чем через полгода вопрос решиться не может. А американка скандалит и требует ребенка немедленно и даже специально вызвала свою подругу, говорящую по-русски.

– В принципе, она права, – вздохнула Людмила Николаевна, – у ребенка какая-то проблема с позвоночником, чем раньше разберутся, тем больше шансов на выздоровление. Но я ничего не могу поделать без полного набора документов. Это не прошлые времена. Поговаривают, что скоро вовсе запретят усыновление детей иностранцами.

Я смотрела на рыдающую полную женщину, на ее ласковые крепкие руки, прижавшие малыша к необъятной и надежной, как крепость, груди, и думала, что все просто. Да, материнство – это просто капкан, который природа придумала для своих не слишком удачных детей-человеков. Человек заранее обречен любить дитя, рожденное от плоти и крови своей. И не имеет значения, здоров его ребенок или болен, покладист или задирист, умен или недоразвит. Такая вот не ждущая награды безусловная любовь. А почти все усыновители – эгоисты, и я – жестокосердная эгоистка, потому что в первую очередь любила себя. Я хотела ребенка для себя, а не себя для ребенка, как и все те семьи, что отказались от Кости. И дело не в том, что американцам легче растить больных детей. Легче не растить никого. Просто эта смешная тетка в отличие от многих была способна на безусловную любовь к чужому ребенку.

И если ты сам бессилен и нем, то хотя бы помоги тому, у кого еще остались силы и сердце.

Я не придумала ничего лучше, чем повести всех к себе домой – насупленного Васю, плачущую Дженнифер Уокер и ее сердитую подругу Дженни Коэн. Мы пили чай из любимых чашек давно ушедшей Фаины Петровны и пытались придумать программу по скорейшему вызволению Кости. Дженни переводила, но нервничала и путалась в языках, и я с удивлением заметила, что Вася неплохо понимает английский. Конечно, ничего не придумали, только обменялись адресами, и Вася тоже старательно записал на бумажке телефон Дженнифер, а также ее скайп и электронный адрес.