Фенрир. Рожденный волком - Марк Даниэль Лахлан

Ворон ходил вокруг исповедника, глядя на него так, как покупа­тель глядит на поросенка в базарный день.

— А ты можешь верить в любую ложь. — Сравнение Иисуса с ча­родеем возмутило монаха, и он не смог удержаться от ответа.

— Скажи-ка мне, исповедник, когда ты впервые начал видеть, когда видение пришло к тебе в первый раз, твое тело и стало таким, как сейчас?

— Господь дважды благословил меня в тот день.

— Так это способность видеть сделала тебя калекой, или же, став калекой, ты начал видеть? И когда ты видишь, твоя болезнь усили­вается или нет? Я спрошу тебя еще раз. Видения являются причи­ной или следствием твоего недуга?

— Все от Господа.

— От судьбы, — возразил Ворон. — Даже боги обязаны следо­вать той нити, которая соткана для них.

— Тогда твоему Одину суждено умереть, его заменит другой, добрый бог, разве не так говорится в пророчествах?

— Мы бросим вызов пророчеству. Еще при моей жизни мерт­вый бог будет править в землях людей. Он спасется от зубов Волка и останется жить, чтобы развязать битву, которая охватит весь мир и пополнит его чертоги толпами героев. Я увижу, как он правит всем миром. На то, что случится в вечности, я не могу повлиять. Волк все равно доберется до него, но не раньше, чем я сам буду пи­ровать с погибшими в Валгалле.

Исповедник, который прекрасно улавливал все особенности чело­веческих интонаций, почувствовал, что за словами Ворона что-то кро­ется. Едва слышный отзвук лжи, дрожь, с какой послушник испраши­вает разрешения выйти в город вместе с целителем, тогда как на самом деле хочет попасть на свидание с девушкой, ждущей на рыночной площади. Точно ли Христос полностью отпустил от себя этого чело­века? Исповедник не мог в это поверить. Он решил испытать Ворона.

— У тебя нет никакой власти, пока ты поклоняешься идолам.

— Неправда, — ответил Ворон. — В моей власти ты. Ты будешь пророчествовать, монах. Ты укажешь нам, где девушка. Она — при­манка для Волка, к ней его влечет. Неужели ты думаешь, что Волк радостно стремится к собственной гибели в бою? Нет, конечно. Лишь она заставляет его двигаться навстречу судьбе. Она инстру­мент судьбы. Так было предсказано.

— Я ничего не стану делать для тебя.

— Станешь, так или иначе.

Элис похолодела. Серый утренний свет вливался в окна, прого­няя тени из углов. Еще немного, и преследователь увидит ее. Она забилась в самый дальний угол комнаты, словно новый застенчи­вый раб, который старается не привлекать к себе внимания.

Хугин поднялся и развернулся к Зигфриду. Они переговорили на языке норманнов, и Ворон указал на север.

Зигфрид побледнел. Ворон улыбнулся и сказал Жеану:

— У короля слишком слабый желудок для воина. Однако он дол­жен понимать, что у магии нет легких путей. — Он коснулся свое­го покрытого шрамами лица. — Уж я-то знаю наверняка. Теперь же прошу меня извинить, исповедник, меня ждут люди. Я должен вы­лечить больного ребенка.

И он прошел мимо монаха, уходя в рассвет.

Когда Элис вышла, берсеркеры спали у ног мулов, устроившись на мешках Лешего.

Леший заплатил им, чтобы они охраняли его добро. Купец по­клялся себе, что так или иначе обязательно вернет свои деньги пре­жде, чем уйти, тем более что в услугах берсеркеров он не нуждал­ся, пусть они и защитили его от толпы в самом начале. Но когда люди в лагере поняли, что вина у купца больше нет, да и пищи то­же, их интерес быстро угас. Шелк нельзя есть или пить, а единствен­ное, что они были готовы покупать, — это обычную еду, поэтому, когда Леший показал им отрез желтого шелка, все быстренько вер­нулись к своим прежним занятиям: принялись страдать от голода, жаловаться и точить топоры.

Леший устал, но не мог заснуть. В холодном утреннем тумане он чувствовал себя совсем старым. Он видел, как тот странный человек вышел из дома, и понял, кто он такой: шаман, чародей и, скорее все­го, сумасшедший. Эта странная личность нагоняла на купца страх. «Ничего, — сказал он себе, — видали мы людей и пострашнее». Хо­тя в этот момент он не мог бы сказать, где именно.

Из дома вышел король. Купец низко поклонился, соображая, как будет объясняться, однако король ни о чем не спросил. «Он тоже не спал всю ночь», — догадался Леший.

— Воины, подъем! — прокричал Зигфрид.

Берсеркеры медленно поднимались, вытряхивая из волос росу и кряхтя с похмелья.

— Доставьте монаха в лес, к хижине Ворона.

— Я бы не хотел туда идти, господин, — сказал Фастар.

— А я хотел бы, чтобы ты пошел.

Элис приблизилась к купцу. Глаза у него покраснели, он зевал.

— Мне пришлось всю ночь караулить, — сказал он. — А это твоя работа.

Элис выразительно посмотрела на него, давая понять: хоть она и изображает раба, купцу не стоит заблуждаться и обращаться с ней как с рабом. Он улыбнулся. Она уж точно не раб, теперь она скорее ценный груз.

Офети вынес из дома монаха, взвалив себе на плечо. Леший ви­дел, что исповеднику больно и что он старается не подавать виду.

— Слушай, купец, я не хочу тащить его на себе в гору, дай нам мула, — сказал Офети.

— Тот, который вез вино, остался почти без поклажи, он идет пустой, — сказал Леший. — Возьми его. Остальных животных я от­веду в надежное местечко в лесу.

— Нет, — возразил Зигфрид. — Окажи мне услугу, купец, от­правляйся с отрядом.

Леший выдавил из себя улыбку.

— Всегда к твоим услугам. Цель моей жизни — угождать тебе, господин.

— Держись поближе к монаху. Оставайся с ним весь день. Ни на шаг от него не отходи, потом передашь мне все, что он скажет.

— Я твой верный слуга, господин.

Зигфрид поглядел на Лешего как-то странно; купец решил, что короля удивляет подобная фамильярность с его стороны, но в ито­ге Зигфрид сказал:

— Мулов с поклажей можешь оставить, там они тебе без надоб­ности.

— Мой господин, я хотел бы присматривать за ними.

— Это был приказ, а не просьба. Поклажа останется цела, мулов никто не съест — даю тебе слово. Ты все получишь назад, если ме­ня порадует то, что ты мне расскажешь.

Леший снова улыбнулся. Он был уверен, что не выйдет отсюда живым. Вести торговлю здесь было невозможно, никаких увеселе­ний, даже нормальной еды в лагере не было. В лучшем случае он сможет выручить здесь горстку пепла. В худшем же он и вовсе по­гибнет. Однако Леший был человек практичный, он знал, что севе­ряне клятвами не бросаются. Груз будет в целости и сохранности под защитой короля. И викинги хотя бы не стали упоминать вслух, будто он знал их короля еще дитятей.

Они прошли мимо дымящихся лагерных костров, сквозь клочья тумана и начали подниматься в гору. Пока длился долгий подъем, Леший оглянулся. Туман стоял в неглубокой речной долине, слов­но похлебка в котелке. И какая похлебка — варево из бед, чумы, по­дозрений и смерти. Отряд дошел до кромки леса, где северяне уже начали рубить дрова, и ступил под сень деревьев. Там обнаружилась узкая тропка — скорее, просто вмятины в траве, — и они пошли по ней. В лесу было влажно и красиво: капли росы сверка­ли в бледном солнечном свете, пролески на фоне низко стеляще- гося тумана казались рассыпанной по земле бирюзой. Только Ле­шему было не до утренних красот. Он стал пленником. Купец покосился на Элис. Кто же тогда она? Пленница пленника. «Какое стремительное падение, произошедшее всего за одну ночь», — по­думал он.