Маргарет Тэтчер - Жан Луи Тьерио

Из-за нехватки времени, а на сон оставалось всего лишь четыре часа, Маргарет вынуждена была множество дел делать одновременно, совмещая работу, встречи с уважаемыми гражданами округа, чаепития с уполномоченными лицами партии, то есть с членами семейства Миллеров, а также поквартирный обход домов. Она не пренебрегала ни одним поводом, чтобы познакомиться с избирателями, хотя даже дата выборов еще не была определена.

Там, где многие консерваторы побоялись бы испачкать свои холеные руки, пожимая руки слишком уж плебейские, там, где многие женщины побоялись бы грубой мужской фамильярности, Маргарет легко и просто шла на контакт — на заводах, среди холмов, на кухнях, в пабах или в грязных, мрачных дворах социальных домов. Когда лейбористы преграждали ей проход, она приглашала их на собрания Союза консерваторов, и они признавали себя побежденными. Она производила фурор своими упоминаниями о «корзине домохозяйки» и тем, что вместо общих рассуждений, столь дорогих политикам, говорила о фунте ростбифа, килограмме муки и стоимости жизни. Ее колкости в адрес лейбористов били в цель, попадая в самую точку, тем более что мясо и хлеб пока еще выдавались по карточкам и на память приходили длинные очереди безработных 1930-х годов. К тому же Маргарет атаковала лейбористов на их же собственном поле. Как-то в 1948 году Анейрин Бивен, принадлежавший к крайне левому крылу партии лейбористов, забыл про правила честной игры, которой так славились английские политические деятели, и обозвал консерваторов «грызунами-паразитами». Маргарет с блеском этим воспользовалась. Вместе с другими молодыми тори она прикрепила к бутоньерке маленькую синюю крыску, а синий цвет — традиционный цвет партии консерваторов, и объявила конкурс среди членов партии, входивших в Союз консерваторов Дартфорда: кто приводил десять новых членов, получал звание «отвратительных грызунов-паразитов», кто приводил 20 — «мерзких грызунов-паразитов», а те, что приводили более тридцати новых членов, именовались «королями крыс». Успех был обеспечен. Менее чем за полтора года число вновь вступивших в партию выросло на 40 процентов!

Маргарет к тому времени уже сумела обзавестись новыми друзьями и верными сторонниками. Тогда как большинство политиков доверяли своим секретарям благодарить рядовых членов партии за повседневную работу — расклейку плакатов, раздачу листовок, участие в благотворительных базарах, она благодарила их лично, отправляя каждому благодарственное письмо. Только в мае 1949 года она разослала более семисот таких писем.

Маргарет не забывала также использовать свою женственность, хотя и не отличалась особой красотой. Надо признать, что она со своим острым носом, серо-голубыми глазами с металлическим отблеском, застывшей улыбкой, иногда напоминавшей оскал, со своим несколько старообразным лицом и старомодным видом не принадлежала к числу тех, кто заставляет чаще биться сердца. Она казалась слишком суровой, чопорной, жесткой. Но постепенно она постигала науку публичного поведения и сумела заставить людей оценивать ее по достоинству. С плохо скроенными платьями и костюмами, коими она столь невыгодно отличалась от других студенток в Оксфорде, было покончено. Теперь она всегда была элегантно одета, превосходно пострижена, носила шляпку. Казалось, она интересовалась каждым, с кем приходилось общаться, и люди поддавались ее очарованию, в том числе и представители прессы. В 24-летнем возрасте ее уже представляли как «самую гламурную из кандидаток в депутаты», как хрупкую юную девушку, оказавшуюся в политическом болоте среди крокодилов от политики. «Лайф» и «Иллюстрейтед Лондон ньюс» посвящали ей статьи, а следом за ними и некоторые немецкие газеты и журналы. Короче говоря, она была «запущена на политическую орбиту», становилась известной и не собиралась останавливаться.

Вместе с тем она понимала, сколь важна для нее поддержка национальных лидеров. Ей удалось заманить Энтони Идена, наследника Черчилля, на большой митинг консерваторов, проходивший на городском стадионе Дартфорда. И на других соискателей депутатского мандата от графства Кент она производила очень сильное впечатление, а ведь среди них находился и Эдвард Хит, будущий премьер-министр, который остановит на ней свой выбор, назначив на должность министра образования.

Наконец в 1950 году настал «час истины». Выборы были назначены на 28 февраля. В качестве соперника Маргарет выступал Норман Додд, лейборист «старой школы», уважавший своих противников в зависимости от твердости их убеждений. В лице Маргарет он получил, что хотел. Он согласился на публичные дебаты с ней и даже танцы в общественном месте, а когда в какой-то газете было замечено, что он больше ценит ее женское очарование, нежели ум, вынужден был позаботиться о том, чтобы газета напечатала опровержение.

Занимая крайне правую позицию, Маргарет чувствовала себя превосходно, потому что ее линия совпадала с линией партии, перегруппировавшейся под лозунгом Черчилля: «Дайте им свободу», то есть свободу предпринимательства; партия консерваторов обещала также остановить национализацию и предоставить благоприятные условия для инициативы в сфере экономики. Маргарет напоминала тем, кто слушал ее, что «в 1940 году не голос процесса национализации сказал нам, что мы правы, и дал нам возможность одержать победу над тоталитаризмом. Это сделал голос свободы». Она возмущалась по поводу девальвации фунта стерлингов. Она сулила, что при консерваторах можно будет «смотреть доллару в глаза». Она восклицала: «Мы верим в свободу западного образа жизни. Если мы будем следовать по этому пути упорно и с верой в сердце, нам нечего бояться коммунистической России!» Она всегда воодушевлялась, когда кричала: «Бей красных!»

Начались недели, которые она назвала «самыми изматывающе-тяжелыми» в своей жизни. «В отличие от современных избирательных кампаний мы проводили собрания при большом наплыве народа», — пишет Маргарет. Несмотря на холод и сырость ветреного и ледяного февраля, «мы очень часто ходили от двери к двери, а чтобы немного отдохнуть, произносили речи, используя мегафон». Воодушевление дебютантки привлекало толпы любопытных, в особенности женщин. На ее митингах в среднем присутствовало около трехсот человек, а у Нормана Додда — не более семидесяти. Она повсюду ходила в своей черно-белой шляпке, украшенной синей гвоздикой, словно это был шлем полководца, к которому, завидев этот шлем, должны были присоединиться воины; конечно, это выглядело довольно забавно, особенно когда она, по ее же словам, «взбиралась на ящики с мылом в торговом центре». Она была далека от осторожности, к которой привыкли партийные старцы, и из их несколько невнятной программы выбирала для себя лозунги, повергавшие в шок: «Голосуйте за правых, чтобы пойти влево!» или: «Конец хаосу, всех в тюрьму!» У Маргарет не было чувства ложного стыда, не было комплекса крупной буржуазии перед лицом денег, не было поиска консенсуса; для нее главным была борьба, в которой можно было победить только кулаками на ринге.

Действовала Маргарет настолько эффектно, что представитель, делегированный на выборы Центральным бюро партии, писал: «…члены партии полагают, что у нее есть шанс, и я опасаюсь их разочаровывать, говоря им правду». Действительно, чуда не произошло. Она получила 24 тысячи голосов, а Норман Додд — 38 тысяч. Но она «отхватила» у него шесть тысяч голосов по сравнению с предыдущими выборами! Превосходство лейбористов над консерваторами сократилось на треть! Короче говоря, в другом округе, где победа была бы возможна, она бы ее наверняка одержала.