Книжный на левом берегу Сены - Керри Мейер

ей удавалось приносить пользу: когда она ходила по домам с агитацией, когда раздавала одеяла, когда пахала землю.

— Чем больше людей поднимают свой голос против несправедливости, тем больше пользы для дела. В подобных случаях чем больше, тем лучше. И ты, я уверена, сумеешь сказать свое слово. Ты — это ты, а не Паунд и не Спир.

Вера Адриенны в ее способности наполняла Сильвию одновременно и гордостью, и страхом. Адриенна сама сочиняла эссе и стихи; прекрасно написанные, ее работы всегда встречали хороший прием. И кроме того, она публиковала в своих «Записках» произведения малых форм авторства ее приятелей. Она частенько оставляла свой «Ля мезон» на попечение помощницы, а сама проводила многие часы за книгами и печатной машинкой: писала эссе, в которых выступала за равноправие женщин в старшей школе, или рецензии на вышедшие в свет романы. Чтобы поспевать и там, и тут, требовалось постоянно держать баланс, чего Сильвия себе никак не желала. Ей больше нравилось день-деньской проводить в лавке среди книг и книжных людей. Но ей не хотелось показывать Адриенне, что она не одобряет ее выбор.

— Знаю, — проговорила Сильвия медленно и осторожно, — как знаю, что ты могла бы написать о том самое убедительное эссе, тут уж я уверена. А меня… ну, не привлекает идея писать на эту тему самой. А вот улучшить положение вещей — да… вот чего я очень хочу.

Адриенна одарила ее долгим взглядом, заставив Сильвию задуматься, уж не сравнивает ли подруга ее с Сюзанной. Впрочем, Сюзанна тоже не баловалась писательством. Разве Адриенна из-за того огорчалась?

Наконец, она дотронулась до руки Сильвии и крепко ее сжала.

— Вот увидишь, нужный случай обязательно подвернется, — сказала она убежденно, — точно так же, как подвернулась улица Дюпюитрена.

Есть ли что-то, чем она могла бы поторопить этот самый случай?

Где-то через неделю после того, как пришло письмо Карлотты, в лавку заглянул Эзра Паунд. Уже начался октябрь, а Сильвия так и не видела его со дня того примечательного обеда у Андре Спира в июле, хотя с тех пор Джеймс Джойс, к ее немалому удовольствию, сделался почти ежедневным посетителем «Шекспира и компании». О, они могли часами напролет играть словами и беззлобно подтрунивать над путешествиями, книгами и общими друзьями. В обществе Джойса самые, казалось бы, обыденные дела приобретали литературное измерение: сигареты она брала закурительно, macarons Адриенны назывались крупинками небесной манны, а любого, кому она вручала томик «Листьев травы», Джойс умолял молитвенно читать поэзию Уитмена. В общении он был ничуть не менее блистательным, чем в своих произведениях. И даже больше. В иные моменты ей приходилось напоминать себе, что все это не сон, а ее реальная жизнь, что Джеймс Джойс — ее друг и весьма симпатизирует ей, иначе не заходил бы почти каждый день к ней в лавку скоротать часок-другой в ее обществе.

Визит Эзры Паунда представлялся для Сильвии подарком, отчасти потому, что он был в лавке редким гостем. На сей раз вместо расспросов о новых поступлениях он с порога взялся осматривать ее столы и стулья, что пришлось очень кстати, так как на днях Сильвия раздобыла старинный пристенный столик, выброшенный за ненадобностью на обочину сельской дороги, и он нуждался в ремонте. Не прошло и нескольких минут, как Эзра уже распластался на полу и разглядывал антикварную вещицу снизу, пытаясь выявить причины ее колченогости.

— Слышали последние новости об «Улиссе»? — спросил он.

— Нет еще, расскажите. Видимо, они в самом деле свежие: Джойс был у меня пару дней назад и ни о чем таком не упоминал.

— Да? А ведь он не менее недели в курсе.

— В курсе чего?

— Так ведь судебный процесс затевается.

— Что? — И он ни слова мне не сказал? Она почувствовала горькую обиду, точно ребенок, которого не приняли играть в салки.

Эзра вылез из-под столика и уселся, чтобы растолковать ей, в чем дело.

— На следующий день после взрыва на Уолл-стрит Джон Самнер осчастливил посещением книжный магазин на Вашингтон-сквер с единственной целью — приобрести последний выпуск «Литтл ревью», где напечатан эпизод «Навсикая» из «Улисса». И тут же натравил полицию арестовать владелицу магазина Джозефину Белл за продажу порнографии. Так что теперь ее и двух редакторов «Литтл ревью», Джейн и Маргарет, таскают по нью-йоркским судам по обвинению в распространении непристойностей. А Джон Куинн взялся защищать их.

— Нет.

— Да.

И Паунд снова скрылся под столиком, где с величайшим усердием принялся орудовать отверткой.

Сильвия так и осталась стоять с раскрытым ртом и сжатыми кулаками. Когда к ней вернулся дар речи, она спросила:

— Разве Джозефина Белл не замужем за своим деловым партнером? За Эгги Аренсом? Почему тогда его тоже не арестовали?

— Наверное, его просто не было в магазине, когда явилась полиция.

Эзре наконец удалось подтянуть какие-то ослабшие болты, и с торжествующим «Эврика!» он снова показался из-под столика.

Однако Сильвия очень сомневалась, что муж Джозефины по чистой случайности отсутствовал в магазине, когда ее взяли под арест, и что по чистой случайности в подсудимые определили одних женщин — саму Белл, а также Маргарет Андерсон с Джейн Хип. При всей своей просвещенности Эзра Паунд прохладно относился к феминизму, но сейчас Сильвия почла за лучшее не заводить о том споров. Если борьба за права женщин чему и научила ее, так это тому, что есть такие ситуации, когда промолчать не менее важно, чем высказаться напрямоту. И потом, что-то в ее груди все еще саднило при мысли о том, что ее друг Джойс не удосужился сам обо всем ей рассказать. Неужели из-за того, что она женщина?

Закурив, Сильвия затянулась так сильно, что даже немного закашлялась.

— Почему Самнеру вздумалось провернуть все это на следующий день после взрыва? Ни за что не поверю в простое совпадение.

— Согласен. Самнер вообще большой ненавистник всякой иностранщины. Всего настоящего. Всего нового. Он уже давно точит зубы на Джойса, и, если хотите знать, лишь потому, что Джойс, видите ли, ирландец.

Ну а как же. Пускай половина жителей Нью-Йорка ирландцы, то были свои, американские, ирландцы. Ирландцы из Таммани-холла[72]. Теперь, когда они оказались у власти, им ох не хотелось вспоминать, откуда они. «Что ни случись, всех собак вешают на иммигрантов», — писала ей Карлотта. Паунд развил эту мысль в новом направлении, которое Сильвии и в голову не приходило:

— И все равно Джойс куда больше выглядит европейцем, нежели ирландцем. Или даже русским. Троцкистом. Тьфу ты! Не приведи Господь. А между прочим, его сочинения куда как выше разумения таких субъектов, как Самнер, и уверяю вас, это не может не бесить