Assassin's Creed. Черный флаг - Оливер Боуден
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ни на секунду не забывая о Блэйни, я стал искать фляжку с пресной водой. Его неподвижность и молчание настораживали.
Вскоре тайна была раскрыта.
– Так-так-так, – прохрипел он. – Вот мы и оказались вдвоем.
– Да, – сухо ответил я. – Видишь, как нам повезло, приятель?
Кувшин с пресной водой я заметил на столе.
– И что это ты собрался делать? – спросил Блэйни, пропуская мой сарказм мимо ушей.
– Хочу промыть этому человеку раны.
– Капитан не приказывал нам возиться с ранами пленного.
– Но ему же больно. Неужели не видишь, приятель?
– Не смей говорить со мной таким тоном, щенок! – свирепо зарычал Блэйни.
Сказать по правде, у меня кровь заледенела в жилах, однако я не собирался этого показывать. Хорохорился, делая вид, что я гораздо круче, чем был на самом деле.
– Блэйни, вижу, у тебя руки чешутся подраться со мной.
Я произнес это с уверенностью, которой не чувствовал внутри себя.
– Очень может быть.
У Блэйни за поясом торчало несколько пистолетов. Рядом болталась абордажная сабля. И вдруг в его руке, откуда ни возьмись, блеснуло серебристое лезвие кривого кинжала.
Я громко сглотнул:
– Блэйни, что ты задумал? Нам приказано присмотреть за капитаном «Галеры», пока наши берут судно на абордаж. Я не знаю, чем я тебе не угодил и за что ты злишься на меня. Но выяснение причин твоей ненависти, сдается мне, придется отложить до лучших времен, если у тебя нет других мыслей по этому поводу.
Блэйни улыбнулся, сверкнув золотым зубом:
– У меня, малявка, полным-полно других мыслей. Скажем, пленный капитан попытался сбежать, а ты оказался на его пути, и он проткнул тебя насквозь. А может, даже не так: это ты помог ему сбежать. Ты развязал ему руки и хотел слинять сам, а я вам помешал и убил обоих. Эта мысль мне нравится даже больше. Что скажешь?
Блэйни говорил вполне серьезно. Он давно искал удобного момента. В иных условиях за мое избиение ему грозила бы порка. Но сейчас задуманное вполне могло сойти ему с рук.
И тут случилось нечто, определившее дальнейший ход моих действий. Склонившись над пленным капитаном, я вдруг заметил у него на пальце массивный перстень с печаткой. Символ на печатке был мне знаком.
В свой первый день на борту «Императора», бродя по нижним палубам, я наткнулся на зеркало и осмотрел все раны, ссадины и синяки на лице. Выглядел я, надо признать, далеко не лучшим образом. Среди отметин в глаза бросилась одна. Память об ударе, нанесенном мне человеком в капюшоне. От его кольца у меня на коже остался след в виде креста.
Такой же крест был и на перстне капитана Притчарда.
Я видел, в каком состоянии находился пленный, однако не мог пересилить свое любопытство.
– Что это? – спросил я.
Мой вопрос, довольно резкий и громкий, мгновенно насторожил Блэйни. Он перестал подпирать закрытую дверь и двинулся к нам.
– Вы о чем? – переспросил Притчард, но Блэйни уже был рядом.
Он тоже увидел перстень. Символы Блэйни не интересовали. Он посчитал перстень своей законной добычей и, не колеблясь, стащил трофей с пальца капитана, причинив несчастному новые страдания.
Он снова закричал, и прошло немало времени, прежде чем его вопли стихли. Крики отняли у капитана последние силы: его голова упала на грудь, а изо рта к полу потянулась длинная нить слюны.
– Отдай мне перстень, – потребовал я у Блэйни.
– С чего это я должен тебе его отдавать?
– Ну же, Блэйни, отдай… – начал было я.
Но в это мгновение снаружи донесся крик нашего впередсмотрящего:
– Вижу парус!
Эта новость не положила конец нашей вражде, а лишь на время отодвинула ее.
– Жди здесь, – приказал мне Блэйни, выразительно помахав кинжалом.
В проеме распахнувшейся двери я на мгновение увидел остальных членов нашей команды, в панике заметавшихся по кораблю. Затем «Император» качнуло, и дверь захлопнулась снова. Капитан Притчард пришел в себя и вновь застонал от боли. Я никогда не хотел быть пиратом. Я был сыном фермера из-под Бристоля. Да, я тяготился крестьянской жизнью и жаждал приключений. Но не таких, которые бы ставили меня вне закона. Я не был преступником и не хотел принимать участия в пытках невинных людей.
– Развяжи меня, – превозмогая боль, сухим голосом произнес капитан. – Я могу тебе помочь. Я могу гарантировать тебе прощение.
– Развяжу, если вы расскажете мне про кольцо.
Капитан Притчард медленно качал головой из стороны в сторону, словно хотел таким образом сбросить с себя оковы боли.
– Кольцо… Какое кольцо?
Он не сразу понял, о каком кольце идет речь и почему молодой палубный матрос спрашивает его о нем в такую минуту.
– Такое же кольцо, как у вас, было у одного таинственного человека, которого я считаю своим врагом. Мне нужно знать смысл символа.
Притчард заставил себя собраться. Его голос по-прежнему был сухим и тихим, но зазвучал увереннее.
– Друг мой, этот символ означает могучую силу, способную тебе помочь.
– А если эта могучая сила обратится против меня?
– И такое возможно.
– Однажды ее уже использовали мне во зло.
– Освободи меня, и я употреблю свое влияние, чтобы выяснить, что произошло. Какое бы зло тебе ни причинили, я помогу все исправить.
– Дело касается моей любимой женщины. И нескольких влиятельных людей.
– Влиятельные люди бывают разными. Могу поклясться тебе на Библии: все, что не дает тебе покоя, можно уладить. Какое бы зло тебе ни причинили, его можно исправить.
Я стал торопливо развязывать веревки. Но когда последняя упала на пол, дверь штурманской рубки снова распахнулась. На пороге стоял капитан Дользелл. Его глаза дико сверкали. Меч в руке был опущен. В проеме двери я снова разглядел мечущихся по палубе товарищей. Я никак не мог понять, почему матросы, еще недавно представлявшие собой сплоченную команду и готовившиеся взять на абордаж «Амазонскую галеру», вдруг растерялись, не зная, как им быть.
Капитан Дользелл смог выдавить из себя только одно слово:
– Каперы!
– Сэр? – удивленно переспросил я.
К счастью для меня, Дользелл был слишком поглощен внезапным поворотом событий, чтобы заметить, чем именно я занят возле стула капитана Притчарда.
– Каперский корабль на подходе! – крикнул он.
В панике мой взгляд метнулся от Дользелла к развязанным рукам капитана «Галеры».
Услышав про корабль, Притчард ожил. У него хватило сообразительности не вытаскивать руки из-за стула. Но удержаться от колкостей в адрес Дользелла он не смог: