Лукоеды - Джеймс Патрик Данливи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я вернусь. Быстро. Вы себя хорошо чувствуете, мадам?
— Да, можно я присяду?
— Конечно. Вы в порядке, Эрконвальд?
— Да, любезный. И приношу вам, мадам, свои глубочайшие извинения, если я хоть как-то вас оскорбил. Он никак не может обмякнуть и я не могу вернуть его обратно в штаны так быстро, как хотелось бы. Я, конечно, отвернусь от вас, так что извините меня, если я повернусь спиной к вам.
— Откровенно говоря, молодой человек, я ничего не имею против, если он будет использован, ха, ха, на мне. Прошу вас, ради Бога, садитесь, если вам, конечно, удобно. По правде говоря, я довольно взрослая. И, ха, ха навидалась таких.
— О, мадам действительна так любезна, великодушна и абсолютно современна.
— Пожалуйста, не извиняйтесь. В конце концов, я тут абсолютно чужой человек, явившийся без спроса и, как полагаю, без разрешения.
— Так, люди, я пошел. Вернусь быстро.
Клементин уходит по коридору в сторону юга. В темноту и к двери в конце. Открывает ее и попадает в большой зал. Видит веревку, свисающую с язычка пожарного колокола, за которую можно дернуть. И объявить всему замку, что видел, как вставал член. Дать две склянки подряд и продолжать, пока не придет помощь. Может спуститься вся толпа. На торчащий член Эрконвальда. Последнюю эрекцию, измеренную Францем. И разразиться аплодисментами при виде Розы, со стоном приплясывающей в разных позах среди своих мамб. Пока остальные дворовые не соберутся, чтобы станцевать самбу. Переходящую, возможно, позже в драку.
Ведь цирк
Продолжается
Все больше дурея,
Переходя из трагедии
В фарс.
Пока крутиться
Кто-то из нас
Как волчок
На конце своего члена.
Клементин торопливо проходит в дверь под большой лестницей. Если спуститься по этим ступенькам, то можно и потеряться. Воздух становиться холоднее. Куда идти? На кухни. Которых согласно гроссбуху шесть. Толкаю белую дверь. По пути надо все осмотреть. И дать Эрконвальду достаточно времени, чтобы убрать его обратно в брюки. С глаз той женщины с довольно музыкальным смехом. От которого у Эрковальда будет стоять до конца дня. Или он взорвется.
Комната со шкафами от пола до потолка вдоль стен. Окна с решетками выходят во двор. Полки заставлены глиняной посудой. Гвоздика, корица, лавровый лист. Кладовая приправ. Мои ученые могли бы и дистиллят приправить. Глоток которого Эрконвальд должен пропустить на завтрак. Тогда у него встанет и он сможет вылечить красный прыщик на носу у этой застрявшей дамы. Прямо между прекрасными голубыми глазками. Которые так и будут сверкать в течение восьми или девяти лет хорошего траханья, от которого она явно отвыкла. Сегодня вечером мой первый выход в свет. А я ищу бензин. Чтобы отправить матрону из этого зверинца.
Клементин толкает другую дверь. Большая комната, горят свечи, круглые каменные колонны поддерживают сводчатый потолок. Вделанный в стену камин с железными причиндалами, цепями и вертелом. Вдоль стены огромная чугунная печь. На колышках батареи сковородок. Охает, внезапно оборачиваясь, девушка. С ее руки капает жир.
— Свят, свят.
— Извините за вторжение. Я ищу Персиваля.
— Я думаю, он в конце туннеля, сэр, рыбу ловит.
— Так, а вас, я, думаю, не знаю.
— Меня наняли на время, сэр, я подруга Имельды. Она попросила меня помочь, и вот сегодня я на ужин готовлю суп. Тут уже приходил джентльмен с луковицами, хотел опустить их в котел. А за час до этого мы в темноте, в туннеле, гонялись за свиньей, чтобы поймать и зажарить ее, Имельда и Мэри так до сих пор за ней и гоняются.
— Прекрасно.
— Я что-нибудь могу сделать для вас, сэр?
— Нет, спасибо.
— Спасибо вам, сэр.
Клементин останавливается в кладовой для приправ. От такой неожиданной встречи у меня прямо дрожь в ногах. Девушка с пышными темными волосами. Гибкие белые руки с закатанными рукавами синего свитера. Вернись и спроси, как ее зовут. Еще одна смертная в штате. Невероятной красоты, обнаружена внизу, в подвалах. Надо перевести ее в верхние комнаты в замке, поближе к звездам.
— Извините, что снова беспокою вас.
— Пожалуйста, пожалуйста.
— Но я не знаю, как вас зовут.
— Шарлен.
— О, прекрасное имя.
— В честь моей бабушки. Она проработала здесь, в замке, всю свою жизнь, умерла тут же, в прачечной, рядом с конюшней, где она жила последние пятнадцать лет, даже носа не высовывая, пока оттуда ее не вынесли в гробу, она любила тепло от труб. Она с такой любовью складывала простыни и укладывать их в стопками в шкафах для сушки, что можно было порезаться об их кромки.
— Вы здесь постоянно?
— Не знаю, сэр. Полагаю, что все будет зависеть от вас, сэр.
— Надеюсь вы слышали, что я вряд ли буду платить регулярно, но кое-что время от времени, полагаю, выплачивать смогу. Этого пока достаточно?
Клементин вытаскивает из кармана пачку денег, полученную от Эрконвальда. Шарлен вытирает руку о толстую серую юбку и берет большую белую купюру. Держит ее на вытянутой руке двумя пальчиками с грязными обломанными ногтями.
— Сэр, мне этого не нужно. Зачем, если есть, что поесть и где поспать.
— Вы живете в замке?
— Да, сэр. У меня здесь комната.
— Ага.
— Мне она нравится. У меня в семье еще семь младших братьев и сестер. А комната одна с чердаком наверху. Временами и ночью не поспишь со всей их мышиной возней.
На ногах у Шарлен сапоги и толстые коричневые чулки. Разговаривая, она улыбается, показывая белые зубки, которые, кажется, ее собственные. Около носика небольшая родинка. Замок полон сюрпризов. Битком приезжих. Одних вызывают азбукой Морзе, другие продираются сквозь шиповник. Едва оклемался от смертельной болезни на том берегу океана и во всю флиртую со сказочными большегрудыми девчонками на этом. Красивую, великолепных пропорций грудь Шарлен плотно облегает свитер.
— А суп пахнет вкусно.
— Всего лишь несколько старинных ингредиентов, положенных в кастрюлю, точно так мы готовим дома. Завтра, когда мой отец вернется с рыбалки, я принесу вам немного рыбы. Вы любите рыбу, сэр?
— Да.
— Вам ее пожарить?
— Было бы прекрасно.
— Тогда я приготовлю. Мисс Овари говорила, что ей нужно сделать кое-какие покупки в городе, так что я приготовлю рыбу для вас. Я также приберу здесь немного. Будет блестеть, как мостовая после дождя.
— Вам не кажется, что в сумерках здесь немного мрачновато.
— Ни чуть. Мне вообще никогда не нравилось быть на улице, когда вовсю хлещет дождь с ветром. Когда печка горит, здесь так хорошо.