Третья мировая сетевая война - Валерий Коровин

Что можно сделать, имея такой атлас? Можно определить место, где наиболее вероятно возникновение межэтнического конфликта. Смотрим в атлас: где бы инициировать конфликт? Где соседствуют некомплиментарные этносы, скажем — карачаевцы и черкесы, на такой-то точке ситуация напряжена. Или ингуши и осетины — они находятся в некоторых точках Северного Кавказа на грани войны, где русские на Северном Кавказе загнаны в состояние безысходности «титульными» этносами: одна спичка — и ситуация там взорвется. Это очень удобный атлас, регулярно обновляемый, но удобный для чего? Для того, чтобы знать, куда спичку поднести. «Вот у нас есть спичка, — думают американские стратеги, — сейчас мы посмотрим на атлас, который создал Тишков…»

В России на протяжении последних двух десятилетий, конечно, было создано множество атлантистских сетей, но не всякую из них возглавляли академики Российской академии наук. Мало того что Тишков долгое время являлся членом Общественной палаты, так эта сеть ещё и существует до сих пор. Одно хорошо: в соответствии с новым законом они согласились поменять американские гранты на российские, получаемые от Кремля. После чего Тишков и стал членом Общественной палаты, согласившись за деньги не заниматься тем, чем он занимался 15 лет. Получив финансирование из Кремля — так и быть, — он согласился больше не обновлять атлас конфликтогенности юга России, а если и обновлять, то не посылать новые данные в западные организации, то есть в разведывательные центры, куда они в конечном итоге попадали. Но атлас уже создан, передан, а следовательно, делать этого уже больше и не нужно. Ждём результатов.

Это типичный пример лишь одного из подобных центров, созданных Западом с начала 90-х по всей России, а на юге их сотни. И наиболее распространённый, а по сути единственный, способ борьбы с ними на сегодня — просто перекупить. Конечно, это половинчатая мера, потому что не факт, что после этого они откажутся от своих взглядов. Но хоть что-то.

Деньги — лишь один из способов мотивации. Второй, а когда речь идёт о России, скорее основной фактор — это идея. И если человек верен идее, то готов действовать для её продвижения в условиях не то что финансовой ограниченности, но даже находясь под жёстким прессингом со стороны государства. Так складывались сети так называемых шестидесятников — идеологических противников советского режима, которые с распадом СССР трансформировались в правозащитные движения. Собственно, правозащитные и диссидентские сети, которые во многом и спровоцировали распад СССР, активно действуют в России по сей день. И именно правозащитные структуры и либералы, в силу своей онтологической неприязни к большой России, наиболее эффективно провоцируют молодежный экстремизм. Они идут от идеи и оперируют со смыслами, а значит, формируют реальность на более тонких планах, нежели государство.

Есть американские сети и внутри российских СМИ, которые были заминированы либеральной субкультурой начала 90-х. Эти сети активно используются для того, чтобы спровоцировать распад полиэтничного государства, в геополитических терминах — большого пространства, — которое представляет собой Россия. К числу искусственно привнесённых извне сетевых стратегий следует отнести и так называемый современный «русский национализм» — концепт, полностью заимствованный с Запада, где под национализмом подразумевается укрепление государственности, повышение роли государства-нации в жизни европейского общества.

В Европе национализм возник именно как ответ либерализму, который в какой-то момент поставил под вопрос само европейское национальное государство как явление, обвинив его в том, что оно в интересах общего препятствует стремлению частного к наживе. В Европе национализм — средство противостояния либерализму, поэтому там либералы так активно с ним борются, вешая ярлыки и обвиняя во всех смертных грехах.

Но что хорошо для Европы, то русскому — смерть. Россия — это не государство-нация, поэтому европейский национализм нам не подходит в принципе как система — не тот масштаб, не та этносоциальная картина. Государство-нация — это прежде всего нормативно однородное социальное пространство с гражданином в качестве главного субъекта. Это единый язык, культура и общественный договор на основе социального консенсуса. Это строгие административные границы локального пространства преимущественного городского типа. Но это совсем не то, что мы наблюдаем в России.

Россия — полиэтнична, многоконфессиональна, мультилингвистична. Это сотни этносов, десятки малых народов и один большой народ в качестве государствообразующего. Это множественность укладов и социальных моделей. Это огромная аграрная среда. Это бескрайние просторы и размытые, постоянно меняющиеся границы. Россия не может быть компактным гомогенным европейским национальным государством по определению. Россия никогда не была государством-нацией, а все попытки построить его оказались несостоятельными и долго не просуществовали. Опытным путём на основе множественных экспериментов над Россией доказано: национальное государство не может быть таким большим.

Но какой формат государства мы можем ассоциировать с понятием «государственность» в России? Ответ нам также даёт история — это Империя, рассмотренная в качестве технического термина, как один из видов государственности. Россия всегда была Империей и может быть только Империей. Для нас Империя является единственно возможным форматом государственности. Империя — как большое геополитическое пространство, как стратегическое единство многообразия. Поэтому «русский национализм» для нас — это национализм имперский, который ориентирован на сохранение этого большого пространства. Все формы ксенофобии и попытки разделить русских с более чем сотней народов и этносов, населяющих наше большое пространство, являются следствием сетевой стратегии, направленной на разрушение этого большого пространства нашими геополитическими противниками.

Мы видим, чем оборачивается стремление к суверенитету. И не только для России. Как только Европа начинает вести себя суверенно, тут же возникают беспорядки. Часто приходится слышать, что причина социальных волнений — экономическая отсталость и что для их предотвращения необходимо формирование некоего социально стабильного фона, повышение общественного благосостояния и т. д. Это всё, конечно, очень важные вещи, однако мы теперь знаем, что сетевые революции происходят в государствах с совершенно разным уровнем социального обеспечения. Кому щи жидкие, кому — жемчуг мелкий… Мы видим, как лихорадит Европу. Как по указке, по мановению волшебной палочки возникают социальные волнения в государствах, которые, конечно, в сравнении с арабским миром, где сегодня происходит волна революций, — просто сверхзажиточные, до неприличия богатые, обеспеченные, живущие в социальном довольствии страны. И тем не менее это их никак не может обезопасить от подобных явлений — столкновения в Греции, регулярные беспорядки во Франции, Восточной Европе, даже в Лондоне — этом центре временного содержания беглых российских миллиардеров. Всё это проявление той же самой стратегии сетевых войн, центр которой находится в Вашингтоне, направленной против Европы, которая сегодня начала поднимать голову в плане формирования своей суверенной самоидентификации, задумалась о существовании вне контроля со стороны США.