Доктор Данилов в госпитале МВД - Андрей Шляхов

— Но тебе-то что до этого? — искренне удивился Данилов. — Ты же как человек посторонний и пока еще совсем не аксакал можешь сохранять нейтралитет. Или тебе просто неприятно работать в такой обстановке?

— Мне трудно работать в такой обстановке! — простонал Рябчиков. — Из-за того, что все вечно грызутся, бардак в больнице царит невероятный. Рентгеновские снимки то и дело пропадают.

— Куда?

— Если бы я знал! Истории теряются, больных путают… Каждое утро начинается с разборок — того не описали, этого не посмотрели, там снимков не найдут, а там историй, в которых я сам накануне описывал снимки! И все на нервах, все с надрывом! Тихо разговаривать там вообще не умеют!

— Это даже по тебе заметно, — сказал Данилов. — Раньше ты говорил не в пример тише.

— Извини, Вова. — Рябчиков понизил голос. — К плохому быстро привыкаешь. У нас если не орать, то никто тебя не услышит.

— Веселое место, — хмыкнул Данилов. — А куда смотрит главный врач?

— Куда ему надо, туда он и смотрит! — Рябчиков взял нож и вилку и начал есть свой оливье, уже не торопясь, понемногу. — А порядок его, кажется, особо не интересует. Он мыслит глобальными категориями. Ремонт корпусов, закупки продовольствия и медикаментов — вот его стихия.

— А заместитель по лечебной работе?

Данилов доел салат, вытер губы салфеткой и отпил глоток морса, оказавшегося на редкость кислым. Данилов понюхал бокал и отпил еще чуть-чуть, желая убедиться, что морс не прокис. Нет, не прокис, просто сахару мало положили, пожадничали.

— Заместитель по лечебной работе выслушивает жалобы от отделений и время от времени звонит туда-сюда и грозит всякими карами. Как говорится — скажи хоть тысячу раз «халва», во рту слаще не станет. К нему давно привыкли, и никто с ним не считается. Выслушают, пообещают все сделать и спокойно обо всем забудут. А воз и ныне там. Вот, например, сегодня я час носился по территории, разыскивая историю болезни мужика, которому по дежурству делал рентгеноскопию. Вместо торакальной хирургии тупая санитарка отнесла ее в гинекологию. А оттуда, как у нас принято, даже не позвонили и не сказали, что к ним попала чужая история болезни, я уже не говорю о том, чтобы отправить ее по назначению. И так вот все. Если ищешь историю или снимки, то надо спросить каждого, в каждом отделении, даже не спросить, а попросить, чтобы посмотрели или поискали. И не факт, что в ответ ты не услышишь открытое хамство в совковом стиле «вас много, а я один». Короче — по каждому пустяку приходится собачиться с народом, а это, как ты понимаешь, стоит не только времени, но и здоровья. Нервная система расшатывается очень быстро, так, чего гляди, и до клиники неврозов докачусь.

— Ну а почему же ты там работаешь, если все так плохо?

Рябчиков перестал жевать и задумался.

— Если честно — сам не знаю, — признался он. — Скорее всего — просто не люблю перемен. Тут с личной жизнью дай бог разобраться, а потом уже и о смене работы можно подумать. Ну и платят в «восьмерке» нормально, к тому же я работаю на полторы ставки плюс к тому раз в квартал премии дают в размере оклада. Наверное, эта больница подавила мою личность. Точно так же, как с аэропортами.

— С аэропортами? — переспросил Данилов, удивившись непонятному сравнению.

— Разве тебя не подавляют огромные международные аэропорты, обезличенные, многолюдные и какие-то равнодушно-усталые?

— Нет. Правда, не такой уж я и частый гость в аэропортах.

— В каждом из них пассажиров встречают служащие с одинаковым отстраненным выражением на лицах, — продолжил Рябчиков, — одинаковые магазинчики, одинаковые закусочные, одинаковые самолеты. Одинаковы даже таксисты, обреченно предлагающие свои услуги прилетевшим издалека пассажирам. Кажется, что эти аэропорты образуют свою, особую реальность, где спираль времени замыкается в круг. Нигде, ни в каком другом месте, однообразие бытия не ощущается так остро, как в больших аэропортах.

— А в маленьких? — улыбнулся Данилов.

— О, маленькие аэропорты — это совсем другое дело! — Рябчиков откинулся на спинку стула. — Маленькие аэропорты нравятся мне куда больше! В отличие от своих собратьев-гигантов, они индивидуальны, обжиты, пронизаны местным колоритом. И пахнут они каждый на свой лад. Вот, например, в Великом Новгороде по всему аэропорту разносится запах пирожков с мясом, очень, кстати, вкусных! Нерушимые связи малых аэропортов со своими городами вселяют в пассажиров спокойствие и уверенность в благополучном завершении путешествия.

— Что-то в этом есть, — согласился Данилов, вспоминая аэропорт города Липецка, в котором он был лет двадцать назад, в августе месяце. Тот аэропорт пах яблоками.

Его тогда еще удивило, насколько пассажиры липецкого аэропорта отличались от пассажиров «Домодедова» или «Внукова». Подавляющее большинство липецких пассажиров передвигались неторопливым шагом, на посадку проходили не толпясь и так же спокойно занимали места в салонах.

— У меня даже есть афоризм на эту тему: «В маленьком аэропорту пассажир ощущает себя человеком, а в большом аэропорту человек ощущает себя пассажиром».

— Здорово! — восхитился Данилов. — Сам придумал?

— Нет, у Пушкина списал! — ответил польщенный Рябчиков. — Из «Капитанской дочки»! Конечно же сам.

— Рудольф, а ты книги не пробовал писать? — уже серьезно поинтересовался Данилов. — Ты красиво выражаешь мысли, даже литературно. Как ты сказал: «особую реальность, где спираль времени замыкается в круг…» Знаешь, это так подходит ко всей нашей жизни. Мы бегаем по кругу, а нам кажется, что мы бежим вперед. Черт возьми, твоя меланхолия, оказывается, очень заразительна!

Под горячее Рябчиков снова заговорил о работе, но уже не о недостатках, а о достоинствах. Правда, достоинства эти были относительными и касались не больницы в целом, а отделения лучевой диагностики, в котором он работал.

— Мы хоть палаты не ведем, посмотрели, описали, и до свидания. А некоторые врачи от своих больных просто воют. Есть, конечно, и нормальные люди, но маргиналов тоже хватает. Бомжи постоянно лежат, сейчас, когда лето на носу, их мало осталось, но стоит только начаться холодам — косяком пойдут. Некоторые ведут себя очень развязно, попросят его, к примеру, в раковину не ссать, так он туда, не за обедом будь сказано, кучу навалит. Назло.

— За такое — только в морду, — сказал Данилов.

— Так и воспитывают, — кивнул Рябчиков. — Мне один очень интеллигентный медбрат как-то признался, что не испытывает никаких угрызений совести, занимаясь рукоприкладством. Напротив, оно приносит ему глубокое чувство морального удовлетворения.

— Чего ж тут удивительного? — хмыкнул Данилов. — Рукоприкладство практически всегда приносит чувство морального удовлетворения, ведь к нему обычно прибегаешь, когда все прочие доводы уже исчерпаны, а добиться понимания все же надо. Ведь очень ценно, чтобы тебя понимали.

— Не знаю, Вова, мне это как-то дико. Вдумайся в саму суть — медицинский работник избивает пациента, да еще и получает от этого удовлетворение.