Змия в раю - Леопольд фон Захер-Мазох

Госпожа Менева глубоко вздохнула и взялась за связку ключей.

— Ты куда собралась? — быстро спросила Зиновия.

— Мне нужно выдать на завтра провизию.

— Сейчас, когда ты за день потратила уже столько сил и порядком устала? Нет, я этого не допущу, позволь мне все сделать самой.

Зиновия завладела ключами и поспешила на кухню, где в эту минуту прислуга как раз сидела за ужином.

— Не беспокойтесь, пожалуйста, — воскликнула она, сердечно отвечая на приветствие. — Где ключница? Сегодня я выдаю провизию.

Квита облизала ложку и встала было из-за стола.

— Нет, моя милая, доедай спокойно.

Зиновия опустилась на деревянную лавку и сперва похвалила Тараса, затем — повара, потом — кучера и лошадей. У Адамиско, кухонного тирана, веселого и подвижного, несмотря на свои семьдесят лет, было круглое гладко выбритое лицо — физиономия из итальянской пантомимы. Он польщенно заулыбался и сделал Зиновии несуразнейший комплимент, когда она и его, в числе прочих, одарила серебряным гульденом; другими, кто получил по гульдену, были Тарас и стряпуха Дамьянка.

— А что это вы едите? — поинтересовалась Зиновия.

— Кашу.[30]

— Да, здесь еще сохранилась умеренность в пище, — произнесла Зиновия, — в Лемберге все иначе. Там прислуга одевается лучше, чем господа в деревне, и каждый Божий день ест жаркое.

Таким образом, сирена и здесь исполнила свою песню.

Квита закончила ужин и последовала за Зиновией в кладовую. Пока та щедрой рукой отмеряла продукты, Квита любовалась блестящим нарядом и статной осанкой незнакомки. Снова заперев кладовую, Зиновия сняла с руки довольно дешевый серебряный браслет и вручила его Квите в качестве подарка на память.

— Ах, да что вы, барыня, — извиняющимся голосом запричитала та, — чем же я заслужила такое, не знаю куда от стыда деваться…

— Вы мне нравитесь, милая Квита, — ответила Зиновия, — я с большим удовольствием держала бы вас в своем доме. Тогда я без долгих разговоров передала бы вам все ключи. Госпоже Меневой тоже следует так поступить, я подскажу ей эту идею.

Квита сияла, как начищенный самовар, она не находила слов, она была растрогана до глубины сердца.

Усевшись снова за стол в кругу родственников, Зиновия начала рассказывать о столичной жизни, о театре, балах, катании на санях, кавалькадах, о своем путешествии в Германию и Италию, о блеске большого веселого города на Сене. Все слушали, затаив дыхание, ибо то, что она говорила, звучало так непривычно, так прекрасно, увлекательно и соблазнительно, точно призыв чудесного рога эльфов, увешанного тысячью серебряных колокольчиков. Когда она наконец, отговорившись усталостью и нежно перецеловав всех присутствующих, направилась к себе, мопс, виляя хвостом, проводил гостью до самой двери, а наверху ее уже поджидала Софья, словно рабыня смиренно сидевшая на ковре.

После того как Зиновия покинула трапезную, там на некоторое время воцарилась мертвая тишина, и только мопс похрапывал у печи, да трубка Менева пела меланхоличную песнь. Первой заговорила Аспазия.

— Вы можете оценивать мои слова, как хотите, — несколько боязливо начала она, — но я нахожу ее очень любезной, и эта женщина, надо признать, — красавица, достойная того, чтобы преклонять перед ней колени и на нее молиться.

— Да, она очень красива, — поддержала Наталья, однако голос ее прозвучал как-то сдавленно и печально.

— У нее не может быть злого сердца, — присовокупила двоюродная бабушка.

— Разумеется, нет, — согласилась Аспазия, — а как приятно она рассказывает!

— Перед нами новое доказательство того, — мудро изрек Менев, — что не следует слишком доверять людским толкам. В свете чего только не говорят. Не исключено, что все это только клевета и наветы. Такая женщина вызывает зависть. Да и как она может не вызывать зависти? Она, безусловно, возбуждает и ревность. Тоже вполне объяснимо. Сказывают, что у нее много поклонников. Но как же, позвольте спросить, такая женщина, чудо творения, может не иметь поклонников? Я удивился бы, если бы молодые люди не теряли из-за нее рассудок. И вдобавок эта скромность, эта сердечность…

— Я знаю свою собаку, — заметила Лидия, — она никогда не повела бы себя с этой женщиной так, будь та плохой, у собак звериный инстинкт.

— Вот именно, — согласно кивнул Менев.

— Она, должно быть, всех мужчин очаровывает, — промолвила Наталья, — но поскольку любить может лишь одного, остальные называют ее кокетливой и бессердечной. А женщины, все без исключения бледнеющие на ее фоне, мечут в нее яд своих сплетен. Я должна к ней хорошо относиться.

А на кухне прислуга высказывалась о Зиновии так:

— Что за благородная дама, какая красивая и щедрая, какая милостивая, совершенно другая, чем наши господа. Мы же все — обыкновенные крестьяне.

— И она разбирается в изысканной кухне, — присовокупил повар Адамиско.

Наталья тотчас же написала Феофану: «Тетя приехала, она сама любезность. Ты себе представить не можешь, насколько она красивая. Если ты в нее не влюбишься, ты просто рохля».

Затем она легла в постель и подумала о Сергее: «Что будет, когда он приедет, когда увидит ее?» Тут юное сердце мучительно и учащенно забилось.

В тот же час Зиновия в целомудренной красоте возлежала на белых подушках своей постели, заложив руки за голову. Лоб ее озаряла игра приятных картин, а на алых губах играла улыбка. Она была довольна. Начало положено, все идет хорошо, и даже лучше, чем она ожидала. Они невероятно ограниченные и строгие, эти Меневы, но по существу — добрые люди. Через две недели, если не раньше, все они станут моими рабами, и в Михайловке буду повелевать я. Поскорей бы уже Сергей появился здесь! Бедняга развлекается сейчас в Копалиско с волами, овцами и пьяными мужиками. Она чуть слышно рассмеялась, счастливо, как ребенок, и с этим счастливым смехом уснула.

Сладкие речи для сердца тенета.

Ты весь опутан, не зная сам как.

Хиппель[31]

На следующее утро Зиновия спустилась к завтраку, когда все уже собрались за столом. Дамы встретили ее громкими возгласами изумления, а Менев — одобрительным кивком головы.

— Вот это я называю вкусом, — проговорила двоюродная бабушка.

На Зиновии был пеньюар, восхитивший всех: белое благоуханное облако из шелка и кружев, на которое ниспадали ее темные локоны. Расположившись, красавица извлекла откуда-то маленькую серебряную табакерку и скрутила себе папироску.