Пирог из горького миндаля - Елена Михалкова

Но зачем? И что теперь с этим делать?

Потрясенный своим прозрением, Лелик даже забыл о Пашке. Ему казалось, что он стоит перед чем-то огромным, перед открытием, к которому не готов. Хотелось крикнуть неизвестно кому: «Хватит! Я слишком маленький для этого!» Но внутри чей-то голос, взрослый, умный, сказал ласково и грустно: «Вы все слишком маленькие» – и Лелик увидел не своим, а чьим-то другим зрением несчастного отца: седого, взрослого, тщетно пытающегося разглядеть в единственном сыне черты умершей жены.

Но Лелик – копия бабушки Раисы в детстве.

Даже этого утешения папе не дали.

«Сходи ты с ним на эту глупую рыбалку, – сказал голос. – Он же будет счастлив. Что тебе стоит?»

Дурак я, дурак, сказал себе Лелик. Бедный папа.

– Слушай, я еще чего зашел-то… – Пашка почесал нос.

Лелик вздрогнул и непонимающе посмотрел на него. За прошедшую минуту он пережил столько, что совсем забыл, с кого все началось.

– В знак примирения, типа! Порадовать тебя хотел.

Пашка сунул руку в карман, вытащил что-то… Сделал два шага к мальчику и разжал кулак.

В грязной ладони лежала мертвая малиновка.

Это была одна из тех двух птичек, которых Лелик видел на сливе. Рыжая огненная грудка, пушистые перышки на брюшке. Крошечные лапки скрючены, как старушечьи пальцы. Пленка на глазах.

– Дарю! – с широкой улыбкой сказал Пашка.

Лелик, окаменев, смотрел на существо, которое еще час назад было воплощением красоты. Оно жило, пело, оно было каплей прекрасного мира, и мир отражался в нем.

– Как? – одними губами шепнул Лелик.

Пашка по-своему понял его.

– Да из рогатки. Делов то!

Мальчик перевел взгляд с жалкого окоченевшего тельца на скуластое лицо, расплывшееся в довольной ухмылке.

Когда наверху загрохотало, Раиса вздрогнула и обратила взор к потолку. Опять Прохор что-то затеял?

Пару секунд было тихо. А затем донесся крик, полный боли, и снова что-то громыхнуло, ударилось, закричало и полетело в тартарары.

Когда Раиса подбежала к дверям, там уже толпились остальные.

– Ох ты ж господи! – охала Люда, прижав ладонь к губам. – Мальчики! Алешенька!

Перепуганная Рая заглянула внутрь. Паша сидел у стены, вытирая кровь с перепачканного лица. Вырывающегося Лелика с белыми от ярости глазами едва удерживал отец.

– Да я что… – бормотал ошарашенный Пашка. – Я ничего! Я как лучше хотел!

Лелик ничего не отвечал, но выдирался с такой отчаянной силой, что, казалось, вот-вот вырвет себе руки.

– Ты его избил? – хмуро обратилась Женька к Паше.

– Я его пальцем не тронул! Только птичку ему принес. А он как кинется!

– Да угомонись ты! – рявкнул на сына Юра.

– Как будто взбесился!

– Лелик! Что с тобой?

Юра, кажется, едва удерживался от оплеухи. Он не понимал, что нашло на его тихого болезненного сына, и даже испугался силе этой ярости, непонятно откуда взявшейся в тщедушном тельце.

– Держи его, Юрочка! – кудахтала Люда. – Надо успокоительное! Принесите кто-нибудь валерьянку!

Из угла поднялась маленькая фигурка. Раиса только сейчас заметила Тишку, все это время что-то рассматривавшую на полу.

– Ты ее убил!

Звонкий голос прозвучал как пощечина. Все замолчали.

– Чего? – изумился Пашка.

– Ты убил птицу!

– Ну да… Он же сам сказал утром, что не может ее зарисовать, потому что она далеко! Вот я и постарался…

– Ах вот в чем дело! – Юрий наконец все понял и испытал облегчение. – Паша, ты принес ему птицу, чтобы он мог ее нарисовать с натуры! Да хватит дергаться! – это уже Лелику.

Пашка почти испуганно посмотрел на окровавленную ладонь.

– Рогатку сделал… – бормотал он. – Выслеживал ее. Как лучше хотел, честное слово! А чего случилось-то? Леш, за что ты меня?

Всем стало неловко. Этот большой побитый парень поскуливал, как собака, и был так явно расстроен и испуган происходящим, что молчаливо рвущийся к нему Лелик казался воплощением беспричинной злобы.

– Правда, нехорошо вышло, – подала голос Женька.

– Я как лучше хотел… помириться думал…

– Врешь! – выкрикнула Тишка. – Ты это нарочно!

– Чего-о?!

Девочка сжала кулаки и шагнула к Пашке:

– Нарочно! Эта птичка не нужна была ему мертвая! Он их любит!

Лелик внезапно перестал вырываться.

– Ты знал, что так все получится! – наступала Тишка. Кажется, она сама готова была вот-вот броситься на сына Тамары и Вениамина. – Ты все продумал!

Люда всплеснула руками:

– Яна, Яночка! Да что ж ты такое сочинила!

Пашка обвел всех ошарашенным взглядом.

– Я чего… я извиниться! – бессвязно заговорил он. – Лелик вчера мне велел, чтобы я больше с вами не общался, дядя Юра. Вот я и пришел… прощения попросил!

– Что он тебе велел? – недоверчиво переспросил Юра.

– Ну, это… Я думал, вы знаете. Думал, вы его сами об этом попросили.

– Я попросил?! Лелик, это правда?

Мальчик молчал, закусив губу.

– Лелик! Говори!

Пашка вскочил.

– Ты же сама все слышала! – воззвал он к Тишке.

Взгляды взрослых обратились к девочке.

– Это так? – тихо спросил Юра. – Мой сын потребовал, чтобы Паша со мной не разговаривал? Яна, отвечай!

Тишка беспомощно посмотрела на Лелика. Тот молчал и глядел себе под ноги.

– Да, – шепнула она. – Но все было совсем по-другому!

Юра выпустил руки сына. Секунду всем казалось, что он отшвырнет его. Но Юрий только отряхнул ладони.

– Не ожидал от тебя, – брезгливо сказал он. – Это низость, Алексей.

И вышел.

Остальные понемногу потянулись за ним. Поняв, что развлечений больше не будет, ускользнула Женька. Люда ушла, охая и причитая. Раиса увела Пашку промывать разбитое лицо. Тишка с Леликом остались одни.

– Иди, – попросил мальчик.

– Ну уж нет!

– Иди, – повторил он. Поднял мертвую малиновку, держа ее бережно, как хрустальную. – Я сам справлюсь. Правда.

Тишка чуть не задохнулась.

– Этот урод тебя обвинил! Выставил каким-то мерзавцем… Несправедливо! Я поговорю с твоим отцом! Я ему все объясню… расскажу…

– Ничего ты ему не объяснишь, – устало сказал Лелик. – У него каменная голова. Там все мысли выбиты долотом. Ступай, Тиша. Мне надо птичку похоронить.