Голодное сердце - Ольга Гусейнова

– Пойдем лечиться к себе. Ты плохо выглядишь, и я думаю, тебе еще нельзя вставать.

– Я ему говорил, но он никого не хочет слушать. Приполз сюда и уже здесь свалился, – раздался голос Дара.

– Ты слишком много говоришь, ис! Может, мне сменить корабельного врача? – хмуро взглянув на Дара, прошипел Рантаир.

Я рассмеялась и заявила:

– А у тебя и корабля-то больше нет, я его вдребезги разнесла. Иса Дара к себе на корабль врачом возьму, если согласится, чтобы ты на него больше не шипел. Друг, называется!

У обоих сделались такие интересные лица, будто я им сказку о земных привидениях рассказала.

Нам потребовалось несколько дней, чтобы прийти в себя, особенно Рантаиру. Как оказалось, нас переправили в императорскую резиденцию на Крап-чаге, где мы и прошли восстановительное лечение. Я еще несколько раз разговаривала с отцом-императором, с матерью-императрицей, потом с папой эран Карсу и с самим Ронэром, который после знаменательных событий долго не мог прийти в себя и «посыпал голову пеплом». У них с Рантаиром даже завязалось нечто похожее на дружеские отношения. А ко мне Ронэр полностью изменил отношение. Можно сказать, дышать на меня боялся, особенно после того, как узнал о смягчении наказания.

Рантаир не отпускал меня ни на шаг, следил за каждым вздохом. Через несколько дней, когда ему стало гораздо лучше, мы пустились во все тяжкие.

О, мне достался самый ненасытный мужчина во Вселенной! Такое ощущение, что он решил за неделю наверстать годы воздержания. В конце концов пришлось установить лимит на секс, который я сама же и нарушила, не прошло и половины дня. Мы оба учились любить друг друга и все больше узнавали друг о друге.

Я лежала, положив голову на плечо Рантаира и осторожно гладила синеватый шрам на его груди. Прижавшись к нему, я вздрогнула от мысли, что могла потерять любимого. Даже находясь в рубке обреченного корабля и пытаясь его посадить на Крап-чаг, я не боялась умереть, ведь в медитеке находился мой мужчина. Я боялась остаться в живых, если он умрет. Я чувствовала Рантаира всем телом, всеми фибрами души, я принадлежала ему.

Почувствовав, что я дрожу, он накрыл меня одеялом и крепче прижал к себе.

– Ты замерзла, Аттойя?

Я привстала, покачала головой, а потом, хлюпнув носом, пояснила:

– Я боюсь потерять тебя, любимый. Понимаешь, от жизни я хочу всего и побольше, но только если рядом будешь ты, а если тебя не будет, то мне такая жизнь не нужна.

Он мягко перевернул меня на спину и, подперев голову рукой, другой начал обводить контуры моего лица. И столько нежности было в его бесконечно синих глазах, любви и счастья, когда он обещал:

– Я всегда буду рядом, Аттойя. Словно твоя тень буду следовать за тобой. Ты получишь все, что захочешь, я позабочусь об этом, любимая. Я живу тобой, дышу тобой и существую, пока ты живешь. Для меня нет ничего и никого важнее тебя. И нет ничего, чего я бы не сделал ради тебя и для тебя. Только теперь я понимаю, почему отец забрал меня у матери, пытаясь обезопасить ее жизнь. Ты его пока совсем не знаешь, но он никогда не лишал меня своего общества и тепла, хотя много раз после наших объятий ему требовался врач. Он пытался любить меня за двоих и ни разу не предал моего доверия.

Как только я пришел в себя, Дар рассказал обо всем, что произошло после того моего ранения. Команда была потрясена твоим решением умереть вместе со своим лином. Но больше всего поразились тому, что можно полюбить белого. Я никак не мог поверить, что ты меня хочешь или любишь, что кто-то добровольно пожелает разделить свою сущность со мной. Что кто-то не сможет жить, если меня не будет рядом. Я все время боялся поверить, что ты моя, не отвернешься, как только лучше узнаешь или как следует разглядишь. Я боялся лишний раз дотронуться до тебя, ведь до тебя меня боялись и презирали, а близость со мной вызывала у женщин ужас. А ты все время касалась меня, искала защиты. Я же причинил тебе боль в первый раз, но ты простила, да еще успокаивала. Видит Аттойя, я тогда так испугался, что думал – умру на месте. Я люблю тебя, Ева. Сильно люблю.

Я плакала от счастья, а Рантаир губами ловил каждую слезинку.

Через неделю после аварийной посадки, перед отбытием на Рокшан, мы присутствовали на торжественном приеме, устроенном в нашу честь главой рокшанской колонии Крап-чага. Я ненадолго оставила Рантаира за столиком одного, а сама отправилась «припудрить носик» в сопровождении толпы охранников, а когда вернулась, увидела за нашим столом еще двоих гостей с белоснежными головами. И хотя их волосы не были настолько ослепительно-белыми, как у Рантаира, мне и без того стало понятно, что передо мной такие же рокшанцы-мутанты.

Я присела возле лина и, взяв его за руку, начала поглаживать, одновременно с интересом наблюдая за соседями. Я чувствовала, как он напряжен рядом с этими двумя мужчинами. Рантаир повернулся ко мне и сухо сказал:

– Эльтарина Ева кован Разу, позволь представить тебе главу третьего по старшинству крови рода – эльтара Йанура доран Вайсира и сына его брата эльтара Харнура доран Вайсира.

Стараясь не выказывать явного сочувствия, которое я невольно испытывала к не таким как все, я проявляла осторожное любопытство. Йанур был довольно зрелым мужчиной лет ста, не меньше. Он был удивительно коренастым в отличие от гибких и стройных соплеменников. Лицо его поражало выражением силы, власти, бескомпромиссности. Знакомые вишневые глаза, в которых невозможно прочитать, о чем думает собеседник, и тонкие губы, сжатые в жесткую линию. Он был больше похож на землянина, чем другие встречавшиеся мне рокшанцы.

Племянник был копией дяди. Я бы даже сказала, что Харнур его сын, если бы не знала, что это невозможно. Еще совсем юноша, наверное, только вошедший в пору половой зрелости, он настолько пристально смотрел на меня, что стало бы неприятно, если бы я не знала о причине столь откровенного внимания. Несчастный чудовищно голоден. Я приветливо кивнула им и, улыбаясь, накрыла его дрожащие руки своей рукой. Он вздрогнул как от удара, но руки не отнял. Зато Рантаир – кто бы сомневался – напрягся и уже начал вставать, пытаясь прервать этот контакт, но я прошептала, глядя ему в глаза:

– Рантаир, ему плохо, он же голоден. Вспомни, каково тебе самому было в его возрасте. – Лин едва сдерживался, чтобы не наброситься на родственников. Пришлось настойчиво потянуть его за руку, призывая сесть: – Я почти ничего не чувствую. Очень странно: у него почти нет вкуса, но мне не больно прикасаться к нему.

Отпустила руку Рантаира и направила ладонь в сторону Йанура, пытаясь почувствовать и его энергию. Но и тут почти ничего. Поэтому, вернув руку в ладонь Рантаира, снова заговорила:

– И его я тоже не чувствую, как тебя. Ни прохлады, как от землян, ни холода, как от рокшан. Я его вообще почти не чувствую, – и удивленно спросила: – Может, уже совсем на тебя перенастроилась? Интересно, а полное слияние без лианории происходит?

Белые родственники задумчиво посмотрели на меня, явно озадаченные вопросом. Мальчик, которого я продолжала держать за руку, с обожанием и восторгом, как сладкоежка, получивший лучший кусок шоколадного торта, поедал меня глазами, еще красноватыми, но уже с четко проступившей коричневой радужкой. Я забрала у него свою руку, и это очень его огорчило. Терпи, маленький, я же не твоя еда.