Семья О’Брайен - Лайза Дженова

Он на миллион баксов поспорит, что эта ученая докторша ни черта не знает, но насчет Роузи не уверен. Что она знает, что ее так испугало?

Джо смотрит в кухонное окно и молчит.

Сегодня – День Вывода британских войск, бостонский праздник в память об уходе из города британских войск в 1776 году, о первой военной победе Джорджа Вашингтона в войне за независимость. Вроде как исторически значимый день, день, когда надо посещать Путь Свободы и размахивать американским флагом, но по правде это – отлично поставленная показуха, аккуратно устроенное и политически приемлемое оправдание происходящему на самом деле. День Вывода войск, так уж вышло, приходится на День святого Патрика, и бостонские ирландцы пользуются разрешенным выходным, чтобы попраздновать и погордиться своим наследием. В этом году он пришелся еще и на понедельник, что означает, что Бостон пьян в дым уже три дня.

Джо повезло, он сегодня выходной. В былые годы, если ему случалось оказаться дома на День святого Патрика, он бы еще до полудня был в местном пабе «У Салливана», обнимал стаканчик «Гленфиддика» или пинту густого сливочного «Гиннеса». В любой другой день он ограничивается одной порцией виски и парой пива, но один день в году позволяет себе все, что захочет. Он сидел бы в баре с Донни и компанией других городских, которых Джо теперь нечасто видит, с тех пор как выросли дети, и вспоминал бы старые добрые деньки. Салли завел бы ирландскую музыку: «Песню об Ирландии», «Парнишку из колоний», «На дороге в Рэглан». Любимые песни Джо. К середине дня они с Донни взялись бы за руки и стали бы подпевать, мимо нот, но с душераздирающим чувством.

Он всегда шел домой, прежде чем совсем напиться и разгуляться, успевал к обеду – солонине с капустой, вываренной до того, что все молекулы расцепились и распались, чтобы заново соединиться и образовать некое безымянное безвкусное месиво, отдаленно напоминающее клей. Солонину с капустой, которую готовит Роузи, должно изучать НАСА.

Но так сложилось, что сегодня не только День святого Патрика, но и день второго визита к доктору Хэглер. Так что Джо не сидит в баре Салливана, попивая «Гиннес» и распевая с Донни. Вместо этого он сидит на маленьком стуле в центре Ванга, в отделении двигательных нарушений, где никто не празднует изгнание британцев из Бостона или змей из Ирландии. Никто здесь вообще ничего не празднует.

Джо кажется, что он за два месяца постарел на десять лет, но доктор Хэглер все такая же. Те же очки на носу уточкой, тот же растрепанный пучок и халат, та же серебряная петелька на цепочке. Они с Роузи словно пришли в музей больницы, а доктор Хэглер – часть живой выставки, открытой с понедельника по пятницу, с девяти до пяти, по субботам и воскресеньям с полудня до шести.

Доктор Хэглер быстро напоминает, что они делали во время прошлого приема, и спрашивает Джо и Роузи, есть ли у них вопросы. Вопросов нет. Доктор Хэглер держится деловито, напряженно и без улыбки, что заметно отличается от ее поведения два месяца назад. У Джо сводит живот, и внутри делается пусто. Он пытается улыбнуться доктору Хэглер, надеясь выманить улыбку в ответ, но губы у нее остаются твердой линией. Это плохо. Холодное покалывание скатывается по шее Джо. Он трет шею, пытаясь избавиться от ощущения, но оно не проходит. Доктор Хэглер кладет на стол карточку Джо, сцепляет руки и смотрит Джо в лицо.

– Пришли результаты вашего анализа крови. Генетический скриннинг на болезнь Хантингтона положительный. Исследования вашего мозга и небольшие изменения в МРТ укладываются в общую картину.

Тишина заполняет комнату, как потоп, и все они оказываются под водой, без дыхания. Продолжается это ровно секунду и вечность. Потом Роузи начинает всхлипывать и на выдохе издает глубокий жуткий вой. Джо никогда не слышал от нее таких звуков. Доктор Хэглер протягивает Роузи коробку носовых платков. Роузи промокает ими лицо, пытаясь успокоиться. Джо ладонью гладит спину Роузи, стараясь помочь, и не знает, что его больше потрясло: отчаянный плач Роузи или то, что только что сказала доктор Хэглер. А что она только что сказала? Он чувствует, что онемел и не отзывается ни на что. Гладит спину Роузи и не может думать. Включаются навыки полицейского. Задавай вопросы.

– Так у меня болезнь Хантингтона?

– Да.

– Что это такое, поточнее бы?

– Наследственное нейродегенеративное заболевание, которое приводит к потере контроля над двигательными функциями. Оно также воздействует на мышление и поведение. Поэтому вы стали беспокойным, падаете и все роняете, поэтому у вас проблемы с написанием рапортов и с памятью. Оно также стало причиной вашей раздражительности и приступов гнева.

– Вы сказали «наследственное». Так что, у меня это в ДНК?

– Да.

Джо учил биологию в старших классах, миллион лет назад. И вроде как получил тройку. Но помнит достаточно, чтобы сложить два и два.

– Так я это получил от матери?

– Да.

– И она умерла от Хантингтона.

– Да.

Вот оно, сказано вслух врачом-специалистом. «Рут О’Брайен допилась до смерти». В этом ни слова правды. Рут О’Брайен умерла в одиночестве, бессловесным, измученным скелетом на кровати в государственной больнице, пока ее дети ели пончики и играли в парке с двоюродными братьями. Она умерла от болезни Хантингтона.

А теперь его очередь.

Легкие Джо сдавлены и напряжены, словно ему выстрелили в грудь, и он истекает кровью, только вместо крови у него ледяная ртуть, бегущая толчками от сердца. Ему не хватает кислорода, у него кружится голова. Плач Роузи затихает и словно отдаляется. Надо пробиться сквозь страх. Продолжать задавать вопросы.

– Она всегда смертельна?

– Да. Но это происходит не в одночасье. Симптомы будут появляться медленно, и мы можем со многими справиться.

– Сколько я проживу? – слышит он свой голос.

– Точно сказать нельзя, но обычно бывает десять-двадцать лет.

Через десять лет Джо будет пятьдесят четыре. Пятьдесят четыре. Год до пенсии и счастливой жизни с Роузи. Он зачем-то смотрит на часы. Думает о прошлом. Вспоминает, как уронил хрустальный кувшин, засыпав битым стеклом весь воскресный обед. Когда это было, год назад? Роузи утверждает, что у него бешеный нрав уже лет шесть-семь. У него что, все это время была болезнь Хантингтона? Сколько лет он уже израсходовал?

Наследственная. Передалась от матери к сыну. Сыну, который стал отцом.

– У нас четверо детей, – говорит Джо. – Они…

Он знает, о чем хочет спросить, но не находит воздуха, чтобы это произнести. Слова застряли у него в горле вместе с новым страхом, огромным и нетерпеливым, грубо продирающимся вперед.

– Они все унаследуют это от меня?

– Болезнь Хантингтона вызывает аутосомная доминантная мутация. Если у вас есть копия дефектного гена, вы получаете болезнь. Это означает, что у каждого из ваших детей шансы унаследовать болезнь составляют пятьдесят на пятьдесят.