Южная страсть - Джейн Портер

— Моя мать считала, что заслуживает большего, — прошептала Софи, — и взгляни, что из этого вышло для семьи. Она разошлась с моим отцом и в результате оказалась с новым мужем и новой семьей.

— Ты — не твоя мать.

Софи посмотрела на Алонсо снизу вверх. В его глазах отражались жар, решимость, такой избыток эмоций, какого ей не доводилось видеть в глазах мужчины. Но Алонсо не такой, как другие мужчины. Он яростный. Он сильнее. Он целеустремлен как никто.

— Ты этого не знаешь.

— Ты думаешь, я тебя не знаю. — Алонсо сел на землю. Его голос, такой низкий и сиплый, все-таки обволакивал ее теплым соком, проникал в ее вены. — Ты считаешь меня невеждой во всем, что касается тебя. — Его губы скривились. — Нет, я знаю тебя, и знаю, как люблю тебя. Я люблю, как ты смеешься над собой. Я люблю то, как глубоко тебя трогает судьба тех, кто оказывается возле тебя. Я люблю то, что ты даешь людям и второй, и третий шанс. Даже мне.

— Нет.

— Да. Вот в эти минуты ты даешь мне шанс.

Лон неожиданно улыбнулся. Сердце Софи подскочило и застряло в горле. Она уже забыла, какой опустошающей может быть улыбка Алонсо Хантсмена. Он бывает прекрасен, когда хочет.

И — незабываем.

— Нет. Я не могу. Я боюсь тебя.

— Да как ты можешь меня бояться? — Голос Лона сделался еще более глубоким. — Ведь я — один из твоих лучших друзей.

Выражение его лица смягчилось, и он как будто унесся куда-то, как будто вернулся в те далекие дни в Боготе.

Гнев Софи отчасти растаял, потому что она тоже вспомнила. Ей было неимоверно тяжело в Элмсхерсте. За прошедшие годы ей пришлось очень много переезжать с места на место. В Элмсхерсте она оказалась, когда ей исполнилось тринадцать, и она устала вечно быть «новенькой». Целый год она провела в Элмсхерсте, но так и осталась «новенькой», не своей.

А потом на осеннем балу в Лэнгли, элитной академии для мальчиков, она познакомилась с Клайвом и Алонсо. Клайв сказал что-то забавное о причудливом оформлении — о длинных желто-синих бумажных вымпелах на стенах и наполовину сдувшихся воздушных шарах. Софи рассмеялась.

«Гордитесь: везде цвета Лэнгли. Торжественный выход девушек в свет», — добавил Клайв, и Софи засмеялась опять.

Она не встречала никого, чей стиль поведения напоминал бы стиль Клайва. Клайв был умен, остроумен, язвителен. Эта встреча была для Софи настоящим отдыхом после чопорной атмосферы и строгой регламентации, мучивших ее в пансионе.

Она все еще смеялась, когда Алонсо обернулся, посмотрел на нее, и она почувствовала, как его голубые глаза вонзились в нее.

Он ничего не сказал, предоставив Клайву поддерживать разговор, но уголки его губ приподнялись совсем чуть-чуть и оставили у нее странное впечатление: она его заинтриговала.

С этого вечера она почувствовала себя ровней Клайву и Лону: умной, веселой, отважной.

— Предполагалось, что все мы навсегда останемся друзьями, — заметила Софи — без всякого упрека, только с сожалением. — Мы должны были друзьями дожить до старости.

Новая волна обожгла глаза Софи, и она отвернулась, не желая, чтобы Лон заметил, что она опять плачет. Она стремительно теряла самообладание. Лон, что-то в нем… эта жара… огромное небо и красота роскошной тропической природы…

Как же тяжело! Ей все еще дорог Лон, она все еще хочет быть рядом с ним, но по-прежнему существовал Клайв… вопрос верности… преданности человеку, отношения с которым складывались небезупречно.

Софи нерешительно потерла лоб.

— Ты устала, — заговорил Лон. — Тебе необходимо поесть и поспать.

Его участливый тон отнюдь не помог Софи избавиться от комка в горле.

— Ты тоже не спал, — отозвалась она и сморгнула слезу.

Как сложатся их новые отношения с Лоном? Почему они опять не способны прийти к определенному решению?

Теперь он смотрел на нее ласково.

— Да, но я к бессонным ночам привычен. — Он отошел к рюкзаку, который висел на нижней ветке одного из деревьев, пошарил в нем и достал еще несколько упакованных в фольгу порций еды. — Присядь в гамак, съешь что-нибудь, а потом отдохни. — Он похлопал по скатанному по всем правилам спальному мешку. — Отдохни, а я покараулю.

Софи слишком устала, чтобы спорить. Она послушно сжевала белковую плитку и печенье, после чего растянулась в гамаке. Ни на мгновение она не забывала о том, что рядом с ней нашло себе место мощное тело Лона.

— У тебя потому нет проблем с правительством, что ты на правительственной службе? — спросила она сонным голосом.

— Кто тебе сказал? — Лон нахмурил брови.

— Клайв.

Клайв, мысленно повторил Лон. Конечно, Клайв.

Лон наблюдал, как засыпает Софи. Клайв, мерзавец, что же ты с нами сделал? Забыть тебя не в силах не одна Софи.

Лон пока не знал, каким образом сумеет утаить от Софи правду о Клайве. Проще всего было бы поставить ее перед фактами. В офисе Лона в Буэнос-Айресе имеются доказательства. Он может продемонстрировать Софи, как Клайв увязал все глубже, как продался Вальдесу, как сделался изменником; но все эти факты разобьют веру Софи.

Еще бы, ведь эти факты разбили его собственную веру.

Он понимал, отчего Софи хочет сохранить веру в Клайва.

Она любила его. Любила с самых ранних лет, а Лон понимал как никто другой, какую боль должна принести подобная утрата столь цельной натуре.

И не одна Софи любила Клайва. Клайв был братом, которого у Лона никогда не было. Клайв предложил ему безоглядную любовь, какой он не знал в собственной семье.

Лон со вздохом провел ладонью по волосам. Подумать только, иногда ему недостает Клайва. У него никогда не было такого друга, как Клайв, и едва ли он когда-нибудь еще обретет такого друга.

Бывало, что Лон хотел только одного: еще раз услышать смех Клайва. Замечательный смех, чистосердечный, искренний. Такой смех трудно было ожидать от графского сына, светловолосого и голубоглазого пятнадцатилетнего аристократа, который увлекается поло. Но Клайв не придавал этому значения. Клайв не придавал значения никаким сторонним мнениям.

Лон слабо улыбнулся. Возможно, именно последняя черта была причиной возникновения столь тесной взаимной привязанности между ним и Клайвом. Они оба в душе были бунтарями. Оба стремились самостоятельно определять свой жизненный путь.

Клайв никогда не испытывал желания вступить в семейный бизнес: он любил повторять, что банки — это для зануд. Лон заулыбался еще шире, потому что Клайв в конце концов поступил на службу в Банк Англии, где добивался определенных успехов, во всяком случае поначалу. Но он не переносил рутины, отсутствия риска, служебного расписания. Он хотел быть хозяином собственной судьбы. Наконец, он хотел работать исключительно на себя.