Уроки милосердия - Джоди Пиколт

Вот только он был здесь, глядь — а его уже нет. Я упала, почувствовав под ногами холодную мостовую, когда мужчина с золотыми глазами оторвал от меня Дамиана и повалил на землю.

— Она уже сделала выбор, — сквозь зубы процедил он, подкрепляя свои слова ударами в лицо капитана.

Я пятилась от них под пристальным взглядом мальчика в кожаной маске.

Кажется, мы одновременно поняли, что теперь его никто за поводок не держит.

Мальчик бросился бежать. Его шаги, словно выстрелы, эхом разносились по пустынной городской площади.

Его брат замер. Для Дамиана этой заминки оказалось достаточно, чтобы нанести противнику удар. Голова мужчины дернулась назад, но он с трудом встал на ноги и побежал за мальчиком.

— Беги, беги! — подзадорил его Дамиан, вытирая с губ кровь. — Все равно не спрячешься.

Лео

Женщина по телефону говорит, задыхаясь:

— Я целую вечность пытаюсь к вам дозвониться.

Это сразу же кажется мне подозрительным. Нас найти совсем не трудно. Звоните в Министерство юстиции, называете цель звонка, и вас соединяют с отделом особых преступлений, с подразделением по правам человека и особым делам. Мы отвечаем на все звонки и реагируем на них серьезно. Поэтому я прошу женщину представиться.

— Миранда Кунц, — говорит она. — Только это фамилия по мужу. Моя девичья фамилия Шульц.

— Миссис Кунц, вас плохо слышно.

— Мне приходится говорить шепотом, — отвечает она. — Он подслушивает. Ему всегда удается войти в комнату как раз в ту секунду, когда я пытаюсь рассказать, кто он на самом деле…

И так далее и так далее. Я жду, когда она произнесет «нацисты» и «Вторая мировая война». Наше подразделение занимается делами тех, кто нарушил права человека: геноцидом, пытками, военными преступлениями. Мы настоящие «охотники» за нацистами — и мы совершенно не такие обаятельные, какими нас показывают в кино и по телевизору. Я абсолютно не похож ни на Дениэла Крейга, ни на Вина Дизеля, ни на Эрика Бана — всего лишь простой старина Лео Штейн. И пистолет я не ношу, мое оружие — это историк по имени Женевра, которая владеет семью языками, всегда напоминает мне, что пришло время подстричься, и никогда не промолчит, если галстук совершенно не подходит к моей рубашке. И работать на своем посту мне с каждым днем все труднее и труднее, поскольку поколение, устроившее холокост, умирает.

Пятнадцать минут я слушаю Миранду Кунц, которая объясняет, что кто-то из ее родственников преследует ее и первой ее мыслью была та, что ФБР нарочно подослало секретного агента, чтобы убить ее. Второй подозрительный момент: ФБР не занимается убийством людей. Но если бы правительство все же решило ее устранить, она давно была бы мертва.

— Знаете, миссис Кунц, — говорю я, вклиниваясь в монолог, когда она делает паузу, чтобы перевести дыхание. — Не уверен, что вы обратились в нужный отдел…

— Если у вас хватит терпения меня выслушать, вам все станет понятно, — уверяет она.

В который раз я задаюсь вопросом, почему такой, как я — тридцатисемилетний мужчина, лучший студент юридического факультета Гарварда, — отказался от гарантированного партнерства и головокружительной зарплаты в юридической конторе в Бостоне ради фиксированной государственной ставки и карьеры помощника начальника подразделения стратегии и политики отдела особых преступлений. В параллельном мире я бы допрашивал преступников в «белых воротничках», а не выстраивал обвинение против бывшего офицера СС, который умер еще до того, как нам удалось добиться его экстрадиции. Либо, как в данном случае, не беседовал с миссис Кунц.

С другой стороны, в мире корпоративного права я быстро осознал бы, что правда в суде — дело второстепенное. Если честно, истина в большинстве судов — дело второстепенное. Но во время Второй мировой войны погибли шесть миллионов человек, и кто-то должен ради них восстановить справедливость.

— …вы слышали о Йозефе Менгеле?

При упоминании этого имени я навострил уши. Разумеется, я слышал о Йозефе Менгеле, печально известном «ангеле смерти» из Освенцима-Биркенау, начальнике медицинской службы, который ставил эксперименты на людях, который лично встречал вновь прибывших в лагерь узников и направлял кого направо — на работу, кого налево — в газовую камеру. Хотя история утверждает, что Менгеле не мог встречать всех прибывших, практически каждый выживший узник Освенцима, с которым я беседовал, уверяет, что Менгеле лично встречал их эшелон — и не важно, в котором часу этот эшелон прибывал. Это пример того, как много уже написано об Освенциме, и выжившие иногда объединяют эти рассказы с собственными воспоминаниями. Я нисколько не сомневаюсь, что эти люди искренне верят, что первым, кого они встретили по прибытии в Освенцим, был Менгеле. Но каким бы чудовищем ни был этот человек, он тоже иногда должен спать. А это означает, что несчастных встречали другие чудовища.

— Люди говорят, что Менгеле сбежал в Южную Америку, — продолжает миссис Кунц.

Я подавляю вздох. На самом деле я точно знаю, что он жил и умер в Бразилии.

— Он до сих пор жив, — шепчет она. — Он вселился в моего кота. Я не могу повернуться к нему спиной, не могу спать, потому что мне кажется: он хочет меня убить!

— Господи боже… — бормочу я.

— Знаю, — соглашается миссис Кунц. — Я думала, что беру из приюта милого полосатого котенка, но однажды утром проснулась и обнаружила, что у меня расцарапана грудь…

— При всем моем уважении, миссис Кунц, небольшие царапины — не повод полагать, что Йозеф Менгеле теперь вселился в кота.

— Те царапины, — серьезно продолжает она, — были в форме свастики.

Я прикрываю глаза.

— Возможно, вам следует просто завести другое домашнее животное, — предлагаю я.

— У меня была золотая рыбка. Пришлось смыть ее в унитаз.

Мне даже страшно спрашивать, но я решаюсь:

— Почему?

Она медлит с ответом.

— Скажем так, у меня имеются доказательства того, что Гитлер тоже перевоплотился.

Мне удалось отвязаться от миссис Кунц, только пообещав, что я попрошу нашего историка заняться ее делом. И это правда: в следующий раз, когда Женевра меня разозлит и я захочу отыграться, передам ей это дело. Но не успеваю я закончить разговор с Мирандой Кунц, как вновь звонит моя секретарша.

— На вашей улице сегодня праздник, — говорит она. — Вам звонят по второй линии. Ее направил к нам местный агент ФБР.

Я окидываю взглядом кипы документов на своем письменном столе — отчеты, подготовленные Женеврой. Притянуть подозреваемого к судебной ответственности — дело медленное и трудоемкое, а в моем случае часто и бесполезное. В последний раз нам удалось довести дело до суда в 2008 году, подсудимый умер в конце процесса. Наша работа диаметрально противоположна работе полиции. Мы начинаем не с самого преступления и раскручивания «детективного романа», а с имени, потом «пробиваем» его по базам данных, чтобы выяснить, тот ли это человек — человек, живущий под этим именем, — и выясняем, что он делал во время войны.