Железный Грааль - Роберт Холдсток

Урта негромко проговорил:

– Объясните, что означают эти взгляды.

Ответил Манандун:

– Эти взгляды означают всего-навсего, что я не уверен, поможет ли ее чутье в море. Но если ты на нее полагаешься, мне этого довольно.

Катабах эхом отозвался:

– Они означают всего лишь, что я сомневаюсь, знает ли Уланна нашу землю, Альбу, с ее лесами, долинами, реками, горами, равнинами, кланами, опасностями и радостями. Но если ты доверяешь ее искусству, мне этого довольно. Ты, может быть, знаешь что-то, чего не знаем мы.

– Я не доверяю ее искусству, – напрямик возразил Урта, предпочитая не замечать обиды в голосе воина. – Но мы: два коня, колесница и четверо людей – полгода шли холмами и долинами, через леса, какие мне и не снились, с севера Греческой земли, через снежные горы с ледяными пиками, через покрытые льдом реки, снова через леса, кишащие вепрями и враждебными племенами и голодными бродягами, и я сам по ошибке вывел нас слишком далеко на юг. И все это время ты, Манандун, прикрывал нам спину, а ты, Катабах, прокладывал путь. А я охотился, дожидаясь, пока вернутся силы. А Уланна, которую я люблю, – и не скрываю того! – Уланна кормила и чистила наших коней, и смазывала и чинила колесницу, и нюхом угадывала ветер и дождь, след зверя и цветок на ветке. Она стреляла для нас дичь на лету. В том, что мы добрались так далеко, ее заслуга не меньше вашей. При этом я согласен с вами. На Альбе она будет так же беспомощна, как любой из нас.

– Я о том, как ты живешь с этой скифской охотницей… – пробормотал Катабах.

– Да, я еще в тех горах к северу от Македонии почувствовал, что тебя что-то гложет.

Оскорбленный Катабах побледнел, его зеленые глаза враждебно сощурились.

– Айламунда, жена твоя, мертва, но никто не воздал ей должных почестей. Не пристало тебе делить одеяло с этой скифкой! Тяжело мне говорить такое, но ты нарушаешь запреты правителей! Пока живой дух Айламунды не проводили в путь к Острову Женщин, тебе следует быть, как говорят в Ибернии, «с унылым лицом и стенающим сердцем».

– Мы говорим «в печали», старый друг, и я поистине печалюсь. Просто у меня не было времени на стенания.

– Против закона, чтобы ты любил ски…

– Уланну! Дочь царя Андрагона, потомка Аталанты.

– Скифку! Против нашего закона, чтобы ты вел с ней «разговоры на подушке». Ты навлечешь горе на весь клан, если не воздашь должного матери твоих детей, дочери Арбама. Твоей подруге в войне и совете. Ты не омылся у ручья. Ты не сделал щита, чтобы защитить ее. Ты не прошел трехдневное поминание. Ты не пропел «Три Высокие Песни».

– Все это я намерен сделать, – спокойно возразил Урта. Добрый бог знает, как мне недостает Айламунды.

– По тебе не скажешь!

– Невежа!

– Это ты забыл правила чести!

Минуту двое мужчин сидели, уставившись в землю. Каждый сожалел о сказанных сгоряча словах. Потом Урта вдруг спросил:

– Катабах… что делать, если вдруг умрет мой любимый конь?

– Исполнить обычай. Потом взять и выездить нового коня.

– А если конь убит в битве?

Катабах, сообразив, к чему клонит правитель, покачал головой:

– Ясно, ты возьмешь нового коня тут же, на поле. Сравнение неравномерно. Насчет тебя и Уланны…

– Скифки? – поддразнил Урта. – Право определяется потребностью. Выбор делается необходимостью. Закон и обычай хороши, когда все на своем месте. Но когда Уланна вошла в мою жизнь, я был не на земле предков. Я воздам почести Айламунде, Катабах, старый друг мой, – у меня душа рвется сделать это. Владыка Лесов, услышь мои слова.

Простодушный Манандун буркнул:

– Не понимаю, о чем весь разговор. Если тепло, что дает Уланна, помогает правителю оставаться правителем – мы все разделим радость победы! Можно двигаться на запад, и северную дорогу мы знаем. Боги! Уланна умеет отыскивать следы и тропы. Лишь бы не повернуть назад, а там любая тропа в конце концов приведет нас домой, к Тауровинде.

Буря за ночь улеглась, и море стало спокойнее, однако надежды Урты не спешили оправдываться. Над землей и водой лежал густой туман, тихий и неподвижный. Урта с Манандумом вдоль берега прошли туда, где ждали корабельщики. Капли росы блестели у них в волосах и бородах.

– В какую погоду можно идти на веслах? – спросил Урта, но оба только покачали головами.

Рассекающий Волны, которого они называли Краакнором, всегда посылает такой туман, когда его дочери поднимаются с морского дна наверх. Спины у них покрыты песком, и корабль, наткнувшись на них, неминуемо застрянет и пойдет ко дну.

Манандун глядел недоверчиво, однако Урта, подозревающий, что буря могла передвинуть песчаные банки, решил не пренебрегать приметой местных жителей.

Кроме того, при такой видимости легко было сбиться с пути. Магнитного камня, помогавшего держаться прямо по курсу, не оказалось ни среди сокровищ утэнов Урты, ни у гостеприимных атребатов.

Между тем их хозяева тоже забеспокоились. Две лошади, которых Урта надеялся без труда заменить на той стороне, уже казались им малой платой за опасное плавание через пролив. Они поглядывали на крепкую, окованную железом колесницу, подаренную Урте в Македонии после поединка. Дважды они вежливо намекнули – и получили отказ. Тогда они предложили отвезти путников дальше к северу, минуя земли Тринованты, – и получили отказ. Урта с Манандуном не спешили обнажать мечи, но распустили завязки тяжелых шерстяных плащей.

Однако, если на берегу и могли возникнуть недоразумения, все они были забыты, когда перед рассветом сквозь туман с юга донесся ноющий звук рога, размеренные удары барабана и свист весел. Какое-то судно осторожно двигалось вдоль берега. Урта вышел к самой воде, не замечая, что ленивые волны заливают ему сапоги. Манандун стоял у него за плечом, всматриваясь в туман. У тех, кто плыл в такую погоду через пролив, должен быть проводник. Две маленькие лодки могли бы пристроиться к большому судну.

Корабль проходил мимо. Медленный, мерный бой барабана, скрип досок и снастей, в такт движению весел в тихой воде. Урта готов был окликнуть корабельщиков, но один из местных остановил его.

– Это почти наверняка береговые разбойники, – поспешно шепнул он. – В такую погоду они выходят на добычу. Расстояние отсчитывают по ударам весел. Смотри: как минуют песчаную отмель, войдут в устье.

Урта берегом поспешил туда, где в пролив скал впадали мутные воды маленькой речушки. Вдоль ее берегов тянулись деревянные причалы. Барабан смолк; слышался только тихий шорох волн на отмели и в тростниках. Туман то расходился на миг, то снова смыкался.

И он увидел корабль, лениво дрейфующий поперек течения. Мужчина, стоявший у огромной кормовой фигуры, и женщина, державшаяся за высокий форштевень, наклонились вперед и смотрели пристально.