Смерть в наследство - Анна и Сергей Литвиновы

* * *

В девять часов вечера Куцый позвонил Рустаму сам:

– Она купила билет на «Катьку»!

– Твою мать!

Пауза. Куцый весь сжался. И – без перехода – Рустам продолжил:

– У тебя загранпаспорт с собой?

– Чего?

– Ясно. А у Мрамора?

– Так он же судимый! У него и нашего-то паспорта нет!

Рустам не дослушал. Он лихорадочно вспоминал, у кого из его людей может быть наготове загранпаспорт. Стоп! Но «Катька»-то уже через тридцать пять минут отчалит! Они не успевают! Завалить такое дело – хуже не бывает! Рустам поглубже вдохнул и снова потянулся к телефону.

* * *

Она попалась! Все. Привет семье. Ее – взяли.

Таня лихорадочно вспоминала содержимое чемодана. Все то, что она в беспорядке, кое-как, вперемешку с купленными на рынке вещами, побросала в челночные сумки.

Картины? Про них можно сказать, что покупала как копии, ничего, мол, не знаю. Задержат для искусствоведческой экспертизы. Но это, кажется, еще не статья…

Советские деньги?.. Большую их часть она сбросила с мола. Осталась одна пачка. С ними-то проще всего, они все равно уже не ходят, везу в подарок – хозяин магазинчика в Стамбуле туалет ими хочет обклеить…

Хорошо, а баксы? Штук десять там как минимум. Но баксы – это еще не уголовное дело, а административный кодекс. Или уже уголовное – из-за особо крупных размеров? Откуда ей знать, она сроду ни с каким криминалом дела не имела…

От денег и картин еще можно отмазаться… Но – как она объяснит яйцо Фаберже? Бриллиантовые подвески? Платиновые часики? Тоже скажет, что покупала как копии?!!

* * *

Илюха плотоядно осматривал новенькую. Чудо как хороша будет, если все шмотки поскидать… Что ж они, эти дуры-»челночницы», так себя уродуют, носят эти дурацкие леггинсы да мохеровые кофты? Униформа, что ли, у них такая?

Но это – не обычная «челночница». И вид у нее не наш, не южнороссийский. Столичный какой-то у нее вид. Так что ж она маскируется, под «челнока» простого косит?

И нервничает девка. Ох как нервничает. Пытается скрыть – да все равно наметанному глазу это видно.

Значит, что-то везет. Наркоту? Из России – в Стамбул? Маршрут странный. Хотя чего не бывает… А может, что вернее, – баксы? Или золотишко?

Илюха приступил к обычной процедуре:

– Гражданочка, что везем?

* * *

Уже половина одиннадцатого. Мы должны были отчалить час назад.

Что, черт возьми, происходит?

Зоя курила сигарету за сигаретой. Выйти бы, спросить… А вдруг там Илюха шляется? И на нее навалится? Нет, придется здесь сидеть до последнего. Можно пока клюкнуть пивка – как, говорится, для рывка… Нет, с этой челночной работой она точно когда-нибудь спятит! Вдруг по «Катьке» сейчас идет тотальный шмон? Ведь было такое, тетки рассказывали, – когда проверяльщики из Москвы понаехали… Тогда у всех отобрали все до последнего центика. Хорошо, хоть уголовку не завели… Неужели и сегодня такая же фигня? Неужели до нее доберутся? Тогда она полный банкрот. Из ее двадцати штук баксов семнадцать были взяты в долг под десять процентов в месяц.

Зойка была «челноком» со стажем. Последним, можно сказать, из могикан. Мало их таких сейчас осталось. Вон и пароход идет полупустым. В каюте на четверых она одна.

За восемь лет чего только с ней не творили – казалось, ко всему могла привыкнуть. А до сих пор, как «лох», нервничает, когда проходит таможню, пасс-контроль – с той ли стороны, с этой. Нервничает, когда судно – вот как сейчас – все собирается отвалить, да никак не отвалит от причальной стенки.

К половине двенадцатого Зоя уже принялась за мартини. Стоят, стоят, они все еще стоят! Или уже нет? По теплоходу прошла дрожь. Зойка выглянула в иллюминатор. Между пирсом и бортом протянулась пятиметровая полоса черной воды. Ура – поехали! За это стоит выпить.

Зойка налила себе еще мартини.

В дверь робко постучали. Теперь можно открыть, Илюха точно остался на земле. Зоя рывком распахнула дверь. На пороге стояла новенькая. Бледная как смерть, но с сияющими глазами.

– Добрый вечер! – приветливо поздоровалась она. – У меня билет в эту каюту.

* * *

Как хорошо, что Зоя крепко спит! Две бутылки из-под пива стоят на полу, и мартини она выпила почти литр – Тане досталось чуть на донышке пластмассового стаканчика. Вот крепкие эти «челночницы» – сколько влить в себя могут! Можно позавидовать. Она с такого количества сразу бы кони двинула.

Таня вслушалась в мерное Зоино похрапывание. Громко окликнула ее по имени. Та даже не пошевелилась.

Таня осторожно открыла свои сумки. Пора, наконец, повнимательней посмотреть, что там лежит.

Теперь приключение на таможне вспоминалось со смехом. Несколько нервным смехом, надо сказать.

– Откройте сумки, – приказал рыжий таможенник.

Вся трясясь, она потянула «молнию» и закрыла глаза. Едва таможенник скосил глаза в первую сумку, в комнату для досмотра, не постучав, сунулся какой-то молоденький милиционерик. Милиционерик не растерялся от грозного взгляда таможенника и что-то прошептал тому на ухо.

И Рыжего как подменили!

Она сразу стала не «гражданочкой», а «сударыней». О досмотре речи уже не было. Таможенник сам закрыл ее сумки и препроводил в зал с табличкой «VIP». ВИП! Вы подумайте – ВИП! Она уже приготовилась к камере!

Она откинулась на спинку кожаного «виповского» кресла.

В зале она была одна. Сумки стояли на шикарном ковре.

Внутри у Тани все дрожало.

Тот самый таможенник лично принес ей чашку шикарного кофе, а потом проводил до трапа, юля и беспрерывно извиняясь. Таня ничего не понимала, но все происходящее ей нравилось. Неясным осталось также, почему на прощание Рыжий подобострастно сказал: «И папе вашему – низкий поклон». Неужели Валерочка развел такую бурную деятельность, сидя у себя в Москве? Неужто власть отставного полковника ГБ простирается столь далеко?..

* * *

Полковник запаса Ходасевич, беспрерывно куря и расхаживая по своей однокомнатной московской квартирке, набирал и набирал номер полковника Козьмина.

Тот взял трубку – причем в своем служебном кабинете! – только в половине двенадцатого ночи. Не торопился домой эксперт…

– А-а, работодатель!.. – весело отозвался Козьмин. – Вот, сижу, на тебя халтурю. Кто б мог подумать, что на старости лет буду работать за бутылку!

– Что удалось установить? – рявкнул Ходасевич. – Говори быстро, у меня очень мало времени.

Было в тоне друга (и бывшего начальника) что-то такое, что полковник Козьмин перестал шутить и принялсядокладывать – быстро, четко, тщательно формулируя: