Укусы рассвета - Тонино Бенаквиста

— Что вы сказали?

— Я спросил, считаете ли вы себя красивой.

Короткое молчание, сопровождаемое глотком шампанского.

— Зеркала мне не нужны. Я ведь вам уже говорила. Я себя не вижу. Я существую только в вашем взгляде, больше нигде.

Неужто это намек на желание? Кто знает. Я трусливо вернулся к своему шампанскому, лишь бы замять разговор. Теперь я убедился, что имею дело с психопаткой. Притом с пьяной психопаткой. Да и как не свихнуться и не спиться, таскаясь повсюду за Джорданом, точно верная собака! Я предчувствую, что после подобного вступления меня ждет небольшой экзистенциальный спектакль. В исполнении алкоголички. Вот уж действительно самое время для излияний! Сценарий я знаю наизусть — бессвязное повествование о загубленной жизни, о вечных роковых неудачах, берущих начало в первородном грехе: в общем, драма на дне океана, с жалкими бурями и мертвым штилем, in verito vinasse[20]. Нет, ее ночи не похожи на мои. Она из когорты больных, а не паразитов.

Чем-то она похожа на депрессивного Грегуара, случайного приятеля, который однажды прицепился ко мне и Бертрану с неистовой силой отчаяния. Вспоминаю тот день, когда он рухнул на тротуар бульвара и внезапно объявил, что больше никогда не встанет. Еще миг назад он был полон веселой бравады, и вот на тебе! Мы не поверили, решили, что он шутит, и начали, посмеиваясь, трясти его. Он сказал: «Мне страшно!» И задышал прерывисто, как умирающий. Мы с Бертраном доставили Грегуара домой, в каморку под крышей, и нам пришлось несколько часов кряду по очереди сидеть возле него, держа за руки, — он соглашался жить только так, сжимая наши руки, словно в них и только в них был заключен мир и покой. Я тогда впервые столкнулся с болезнью.

Ибо Грегуар страдал от нее с первых же минут своего пробуждения, эта немочь сжигала ему нутро, вызывала тошноту и слезы, заставляла сидеть взаперти, за ставнями и шторами, но ему все было мало. Нам пришлось завесить окно черной простыней, чтобы окончательно преградить путь в комнату солнечным лучам. Представляете, как это было весело — часами сидеть без дела в кромешной темноте, держа за руку этого психа, который не отпускал нас ни на шаг!

Зато каждый вечер с ним происходило чудо. В сумерках он уже мог сказать несколько слов. Спокойных, коротких, глупеньких слов. И тогда мы облегченно вздыхали — теперь можно было отойти на минутку, воспользоваться передышкой, чтобы заставить его выпить хоть глоток молока. А с наступлением ночной тьмы он начинал говорить, торопливо и безостановочно, как ребенок, научившийся строить полные фразы. Он говорил обо всем и ни о чем, мягко и монотонно, иногда с улыбкой; он соглашался выглянуть в окно и полюбоваться звездами. Постепенно забывая, что утром его ждет все тот же кошмар.

В те редкие часы, когда к Грегуару приходил спасительный сон, мы с Бертраном долго обсуждали все это и наконец поняли. Поняли простейшую вещь: Грегуар боялся течения дня, мысли о том, что жизнь движется вперед, развивается там, снаружи, без него — без его участия, без его двадцати лет, без его душевных терзаний. Зато в нежном сумраке ночи, на ее темных широтах, все слова обращались в прах, и никто от него ничего не требовал. Оставались только вечерняя прохлада и право хранить неподвижность в остановившемся времени.

Болезнь продолжалась дней десять. Мать Грегуара приходила каждое утро, но он отказывался ее видеть. И она общалась с ним через нас, ибо таково было желание ее сына.

Ныне Грегуар трудится в сфере финансов или вроде того. Он объявил нам, что теперь он камбист[21], и долго объяснял, что это такое, но я так и не понял. Он считает нас милыми, но отсталыми подростками. И мы никогда больше не говорили с ним о болезни.

Однако болезнь может принимать самые разные формы. Каждый из бедолаг, посещающих «Тысячу и одну ночь», подхватил ее вирус. И сейчас я уверен, что эта драная кошка, которая не узнает самое себя в зеркале, лижет руки кусачему маньяку, дает первому встречному и отвечает на заданный вопрос только следующим утром, страдает самой тяжелой формой этой болезни.

— А если я скажу, что не собираюсь спать с вами сегодня ночью, сколько времени вам потребуется на ответ?

Я произнес эти слова намеренно шутливым тоном. Но шутка прошла незамеченной. Может, этой девице и вправду нужно сто лет, чтобы ответить. Я вдруг ощутил странную глухую боль в голове. Наверняка похмельный синдром. На сей раз легкий спуск в опьянение мне не удался. Обычно все проходит успешнее.

— Пожалуй, прилягу.

Кто это сказал, неужели я сам? Я только услышал эти слова. Какая прохладная подушка. У меня смыкаются глаза.

— Вот идиотство… это сейчас пройдет… извините…

Скверная ночь, скверные встречи, скверное шампанское. Хорошо бы проблеваться. Голова делается все тяжелее, буквально продавливает подушку. Так бывает при гриппе. ДжорданБертранДжорданБертран…

Я изо всех сил цепляюсь за эти слова, но не могу произнести их вслух. Господи боже, что это со мной… Хорошо бы сунуть голову под кран… под холодную воду…

— Просто смешно… извините…

Все плывет куда-то… В глазах рябит…

Я пытаюсь ухватиться за что-нибудь — за имя, за мысль, за уголок подушки, но круговорот продолжается.

Сквозь туман, застлавший мне глаза, я увидел над собой великаншу; скрестив руки, она жадно наблюдала за моей агонией.

Миг спустя моя голова прочно впечаталась в подушку. Прочно и окончательно.

Эй ты… психопатка… а ну говори, где Джордан, ты ведь знаешь, не притворяйся, ты ведь лижешь ему руки при всем честном народе… не могу понять, отчего все так кружится… можно подумать, я мертвецки пьян… Но… мы не выйдем отсюда, пока ты…

— Что вы… что ты… подлила мне в стакан, дрянь…

Внезапно чудовищная тяжесть едва не расплющила мне живот…

Я взвыл от неожиданности, потом от боли; тяжесть усилилась, теперь она давила на член…

Ох, только бы открыть глаза!..

— Я мертва, Антуан. Но никто этого не знает. В этом наша сила. Я никогда не рождалась на свет, Антуан…

Нечеловеческим усилием я поднял веки… Она… Сидит на мне… Я сейчас сдохну… Она меня раздавит… Я потеряю сознание… Чего она хочет?..

— Я прихожу из царства мертвых, чтобы мучить вас, живых. Не пытайся бороться, Антуан. Не ищи больше ни Джордана, ни меня. Скоро у тебя не будет на это ни желания, ни сил. Ты соединишься с нами, Антуан. Ты станешь одним из наших…

Я услыхал какие-то загробные звуки… Различил смутные очертания… Последний раз попытался открыть рот. Что… чем она меня опоила, эта тварь?..

— Через несколько секунд все будет кончено, Антуан…