Общая культурно-историческая психология - Александр Александрович Шевцов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И далее Кавелин разворачивает потрясающую меня картину того, как содержание сознания проливается в мир природы, претворяя его в мир души. Именно в мир души, если вдуматься… И как бы ни был ужасен тот мир, что мы построили, он есть воплощение наших душ, их стремлений и порывов. И уже одного того, что цивилизация сжирает Землю, должно бы для думающего человека хватить, чтобы заставить его задуматься о том, что он сделал со своей душой!
«Мы говорили выше о реальных предметах и явлениях, в которых выражаются или к которым приурочены мысли, чувства, деятельность людей. Эти предметы представляют нечто новое, небывалое посреди физической природы, потому что она сама собою, помимо человека, не творит ничего подобного, или если и творит, то изредка, случайно, вовсе без намерения придать то значение или смысл, какой им придает человек.
Почти все, что его окружает, представляет внешнюю природу не в ее естественном виде, а переделанную, переиначенную, приспособленную к потребностям людей, в неизвестных ей сочетаниях, носящих на себе живой след человеческой деятельности.
Наша одежда и приготовленная пища, наши дома, дворцы, храмы, наши поля, сады, парки, фабрики и заводы, произведения наук, литературы, искусств, художеств, ремесел и промышленности, наши пути сообщения, суда, крепости и оружия, наши прирученные и акклиматизированные растения и животные, – словом, все вокруг нас представляет комбинации физических явлений, неизвестные природе, пока она свободна от влияния человека.
Откуда же это действие его на окружающий мир? Оно психического свойства» (Там же, с. 17–18).
Иными словами, так воздействует на мир наша душа… Но она воздействует не только на природу.
«Далее: наше тело есть тоже предмет внешней природы, а оно проникнуто психическими влияниями, ежеминутно представляет неопровержимые доказательства реальной деятельности души и ее явлений. Подобно внешней природе, человек выделывает и дрессирует свое тело и каждый из своих органов к известной работе или приемам.
Пальцы музыканта, ухо аускультатора, руки хирурга, вкус гастронома, глаз архитектора, живописца и так далее достигают виртуозности, о которой люди и не мечтали, пока настойчивые, постоянные, глубоко обдуманные и рассчитанные упражнения не дали наглядных, блистательных результатов» (Там же, с. 18).
А вот тут я даже не соглашусь с Константином Дмитриевичем. Как раз мечтали. Душа мечтала, воплощаясь в свое тело, насладиться его способностью к восприятию, только через него ей дано познать, что такое вещественные миры и что такое ощущения от восприятия различных видов плотностей. Это божественное разнообразие ощущений не дано бесплотным духам, почему и ценен так каждый миг нашего пребывания в своих телах… Душа, вспоминающая о мечте познать плотность, воспринимает мир вещества как безграничную симфонию ощущений и делает человека художником…
Как видите, Кавелин, описывая, как возможна наука о душе, последовательно выделяет в качестве ее предметов: культуру – как мир воплощенных в вещи образов, тело – как среду, через которую душа проявляется и познает мир, а затем переходит к доказательству того, что возможно и прямое созерцание души.
«На душу, кроме физических, действуют и особенные, ей одной исключительно доступные психические влияния, вовсе непохожие на непосредственные впечатления и телесные ощущения.
Письмо, разговор, телеграмма, слух могут привести нас в отчаяние или восторг, свести в могилу, с ума или заставить решиться на поступок, о котором мы за минуту перед этим и не думали. Что же тут действует?
Очевидно не процесс чтения, не очертания или вообще наружный вид букв, не ударение звуковой волны в слуховую перепонку, а то, что ими выражается, тот психический факт, который к ним приурочен и который по поводу их в нас возбуждается» (Там же, с. 19).
То, что ими выражается… Здесь Кавелин впервые делает переход к собственно содержанию сознания – образам. Выражаться можно только в образах. Показывая, что то пространство сознания, в котором живет наша способность выражать нечто и понимать его, очень сложно, он переходит к общественным отношениям. В них эта сложность предмета проявляется ярче всего.
Пока мне не важно, насколько он точен в этом своем кратком обзоре предмета науки о душе. Главное, что он делает именно ее – Науку о душе, – отчетливо осознавая, что речь идет не о психике, как проявлении развития нервной системы:
«Таким образом, тысячи данных показывают, что психические явления не остаются без глубокого действия и влияния не только на наше тело, но и на окружающий человека мир. Отсюда следует, что душа, которой приписывают психические явления, есть один из деятелей и в реальном мире» (Там же, с. 21).
По деяниям ее и познаете… Вот суть культурно-исторического подхода, который был предложен Кавелиным.
Глава 5
Знаки и образы
Едва ли все академические психологи так уж отчетливо осознают, что, принимая материалистический взгляд на развитие психики как функции усложняющейся нервной системы, они заявляют, что считают человека животным. Это, конечно, как-то звучит в психологии, когда, к примеру, ведется речь о высших животных. Но осознается ли это?
Кавелин был человеком христианской культуры, и для него низведение человека до бездушного скота ощущалось диким обманом, который несло естествознание. Христианство все поставило на том, чтобы заставить человека принять свою выделенность из животного мира, в сущности, свою божественность, несмотря на грехопадение. Ведь в человеке есть дух Божий!
Поэтому христианство требовало ограничивать тело в его плотских влечениях и заставляло людей работать над развитием разума и душевности. Научные революционеры, свергая христианство, вынуждены были отрицать и его основы, а значит, отвергать все подобные мировоззренческие устои. Современный психолог, привыкший к естественнонаучности, как бы не замечает, какое предательство он совершает, принимая физиологический взгляд на душевные проявления. Это просто модно, видеть самого себя скотиной, которая, к тому же, скоро сдохнет и разложится в вещество. Чего не сделаешь с собой ради моды!..
Кавелин же видел происходящее как болезненное отречение от своей истинной природы. Поэтому он выводит весь философский разговор на этот таран, которым материализм разрушал русскую духовность:
«Наконец, материализм указывает на животных как на доказательство, что нет ни основания, ни возможности, ни надобности предполагать в человеке особое психическое начало и психическую самодеятельность.
Приравнивание человека к животным стало в наше время одною из любимейших тем. Она повторяется на всевозможные лады и вошла, так сказать, в плоть и кровь