Иное решение - Андрей Семенов

Апрель, капель…

Весна пришла и в эти северные широты Кольского полуострова. Таял снег, капали сосульки, по-весеннему пригревало солнышко. В природе, во всех ее звуках и запахах, чувствовалось обновление. Мир будто заново рождался, вытаивая из-под снега.

В последних числах апреля сорокового года Коля бодро шагал в штаб дивизии. Настроение у него было неуставное и весеннее. Он настолько поддался ему, что позволил себе снять ушанку и расстегнуть верхний крючок шинели – вопиющий случай нарушения формы одежды и дурной пример для подчиненных.

Коля взбежал по ступенькам и вошел в штаб, ответил на приветствие дневального и прошел в кабинет начальника штаба.

– Разрешите, товарищ полковник, – Коля по-уставному приложил руку к виску.

– Заходи, Осипов. Хорошо, что пришел.

Коля сделал три шага от двери строевым.

– Товарищ полковник! Лейтенант Осипов. Представляюсь по случаю присвоения звания «старший лейтенант».

– Правильно делаешь, что представляешься. Постараюсь запомнить. Петлицы перешил уже?

Коля поправил воротник с петлицами. Он их пришил всего полчаса назад – уже с тремя кубиками.

– Когда обмывать будешь? Не забудь пригласить.

– Так сегодня вечером, товарищ полковник, и собирался. Прошу ко мне после службы, к девятнадцати ноль-ноль.

– Спасибо за приглашение. Приду. А теперь о деле. Тут начальник политотдела интересовался, почему это лейтенант… отставить – старший лейтенант Осипов не подает заявление о вступлении в ряды ВКП(б)? Ты, может, программы нашей не разделяешь?

– Товарищ полковник, – Коля откровенно растерялся. – Да рано мне вроде. Мне всего-то двадцать два.

– Ты что же, считаешь себя недостойным?

– Да нет… То есть да, считаю, – запутался Коля.

– Молодой еще, значит?

– Так точно, товарищ полковник, молодой.

– Ага. Понятно, – подвел итог Сарафанов. – Значит, ордена получать да звания внеочередные – ты не молодой, а в партию, выходит, не созрел.

– Товарищ полковник, я ж не знал, – стал оправдываться Коля. – Вы только прикажите.

Сарафанов посмотрел на него как на безнадежно больного, с жалостью и скорбью.

– Дурак! – поставил он диагноз. – Тебе честь оказывают, а ты – «прикажите»! Сам-то как считаешь? Достоин ты нашей партии или нет?

– Разрешите доложить, товарищ полковник?

– Докладывай.

– Достойным себя я считаю, но думал, что еще молодой.

– Индюк тоже думал. Чтоб сегодня же вечером в политотделе было твое заявление о вступлении в партию.

– Есть подать заявление о вступлении.

– Молодость – это недостаток, который проходит со временем. К сожалению.

– Разрешите идти?

– Не разрешаю. Тут вот еще что. Вызов пришел из Москвы. На тебя и на меня. Ордена нам с тобой в Кремле вручать будут. Сам Калинин.

– Ух ты-ы! – не удержал эмоций Колька.

– Вот тебе и «ух ты». Тридцатого апреля в двенадцать часов надо быть в Кремле. Форма одежды – парадная. Двадцать восьмого выезжаем. А чтоб у тебя голова не закружилась от успехов, завтра вечером заступишь в наряд дежурным по штабу. Вопросы есть?

– Никак нет! Есть заступить дежурным.

– Все. Теперь иди. Работать мешаешь.

Через четыре дня состоялось собрание партийной организации штаба дивизии. В повестке дня значилось два персональных дела: о приеме кандидата в члены ВКП(б) старшего лейтенанта Осипова и персональное дело начальника продовольственной службы. Начальник проворовался по-крупному, продолжая выписывать продовольствие на уже убитых бойцов и сбывая продукты рыночным спекулянтам. Дело дошло до Особого отдела округа и отчетливо пахло трибуналом. А как можно отправлять на скамью подсудимых коммуниста?! Коммунисты у нас неподсудны. До тех пор, пока они – коммунисты. Поэтому действие это было скорее процессуальное, чем внутрипартийное. Партия ритуально избавлялась от перерожденца, и чтобы скорее вверить судьбу продовольственного начальника ежовым рукавицам ОГПУ, необходимо было отобрать у него партбилет.

За оба вопроса голосовали единогласно, без воздержавшихся. За то, чтобы принять Осипова Н. Ф. кандидатом в члены ВКП(б), и за то, чтобы исключить из рядов партии большевиков ворюгу в военной форме. Всем присутствующим судьба обоих партийцев – бывшего и будущего – была примерно ясна. Спекулянту высвечивается длительный срок, и хорошо еще, если не расстреляют, а Осипов круто пойдет вверх как новый выдвиженец. Но все коммунисты еще помнили, как они готовились к последнему штурму и одевались во все чистое. И помнили, что именно Осипов добыл сведения, спасшие остатки дивизии. Поэтому все сошлись во мнении, что парень действительно геройский, и никто не посмел выступить против.

Весной 1940 года произошло событие, резко крутанувшее маховик войны. Война, имевшая место быть до этого времени, еще не была, собственно, мировой. Германия с Советским Союзом поделили между собой Польшу, Англия и Франция объявили Германии войну. Больше никто никому войны не объявлял. Да и та, что была объявлена, получила название «Странной» за способы ее ведения. Враждующие армии спокойно стояли на своих оборонительных рубежах, лениво перестреливаясь, и никаких активных наступательных действий не предпринимали. На Западном театре военных действий англо-французские войска имели шестикратное превосходство в силах и технике против Германии, оставаясь при этом на своих позициях.

8 апреля 1940 года английский и французский посланники посетили МИД Норвегии и вручили норвежскому правительству ноту более чем странного содержания. В этой ноте правительства союзных держав в категорическом и безапелляционном тоне требовали от Норвегии прекратить поставки руды в Германию. В частности, в ней было заявлено, что правительства Великобритании и Франции «оставляют за собой право предпринять любые меры, какие они найдут необходимыми, для того чтобы воспрепятствовать или не дать возможности Германии получать нужные ей материалы из Норвегии». Сами материалы, поставляемые в Германию, объявлялись контрабандным товаром. В случае невыполнения требований, изложенных в ноте, в течение сорока восьми часов союзные державы намеревались минировать территориальные воды Норвегии в трех районах, а также" выставить эскадру для патрулирования. Причем движение всех судов, в том числе и гражданских, в указанных районах будет осуществляться на их собственный страх и риск. Иными словами, англичане посчитали себя вправе топить любые суда, кроме союзных.

Эта нота выглядит особенно нелепой и дикой еще и потому, что адресовалась она правительству государства, в состоянии войны не находящегося. Из Норвегии руда шла как в Германию, так и в Англию. Поставок этих Норвегия прекращать не собиралась и о своем намерении вступить в войну на стороне Центрального блока не сообщала. Нота была составлена в заведомо нестерпимом тоне, особенно если учесть, что направлена она была против нейтрального и суверенного государства. Угрозу минирования норвежских территориальных вод можно было понимать только в качестве декларации о намерении захватить Норвегию в самом обозримом будущем.