Россия. Век XX. 1901–1964. Опыт беспристрастного исследования - Вадим Валерианович Кожинов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Александр Твардовский в глубоко лирическом стихотворении, написанном в 1947 году, выразил, без сомнения, общенародное восприятие конца войны:
…Ехал я под Берлином
В сорок пятом году.
Фронт катился на запад,
Спал и ел на ходу.
В шесть рядов магистралью —
Не вмещает – узка! —
Громыхаючи сталью,
Шли на запад войска.
Шла несметная сила,
Разрастаясь в пути,
И мосты наводила
По себе впереди.
Шла, исполнена гнева,
В тот, в решающий бой.
И гудящее небо,
Точно щит, над собой
Высоко проносила…
«Погляди, какова
Мать родная, Россия,
Москва, Москва!..»
Но наиболее глубокая суть проблемы, которую вообще не осознают авторы, пытающиеся сегодня предлагать «правильное» решение (надо было, мол, в 1945 году не ввязываться в судьбы целого мира, а заботиться о своей разоренной и голодающей стране), в другом. Приверженцы «сослагательных», «альтернативных» рассуждений об истории основываются в конечном счете на заведомо ложном – и в сущности примитивном – «прогрессистском» мышлении (о котором уже неоднократно говорилось в моем сочинении). В таком мышлении, помимо прочего, «позитивные» последствия какого-либо события изолируются от его неизбежных негативных последствий – что с особенной ясностью видно в рассуждениях, превозносящих то или иное достижение в сфере техники, но не касающихся его неизбежных негативных для природы и человека последствий.
Победа 1945 года была многогранной, слагалась из побед военной, политической, идеологической и т. д. – но каждая из этих побед вела и к определенным бедам… Начнем хотя бы с того, что после 9 мая культ вождя стал уже поистине безграничным и в количественном, ибо он охватил теперь подавляющее большинство населения, и в качественном отношении, превратившись в своего рода идолопоклонство, которое, так сказать, вполне закономерно «увенчалось» фактическим жертвоприношением идолу – гибелью множества людей в ходе сталинских похорон 9 марта 1953 года…
Но, пожалуй, еще более существенные последствия имел другой результат Победы – полное «оправдание» всего того, что свершалось в стране с 1917 года. Часто и правильно говорится о том, что Сталин и власть в целом во время войны стремились опереться не столько на советский период истории страны и коммунистическую идеологию, сколько на всю многовековую Россию и патриотизм как таковой, без конкретной политической окраски. Но почти не говорится о том, что вскоре же после Победы, 9 февраля 1946 года, Сталин произнес речь, в которой заявил:
«Война устроила нечто вроде экзамена нашему советскому строю, нашему государству, нашему правительству, нашей Коммунистической партии и подвела итоги их работы… Наша победа означает прежде всего, что победил наш советский общественный строй…»[801] и т. д.
И такое толкование причин Победы было чрезвычайно широко распространено в то время. Крупнейший писатель и мыслитель М. М. Пришвин 18 ноября 1941 года, после начала непосредственного наступления врага на Москву, писал: «…ближе и ближе подступает к нам та настоящая тотальная война, в которой встанут на борьбу священную действительно все, как живые, так и мертвые. Ну-ка, ну-ка, вставай, Лев Николаевич, много ты нам всего наговорил». И 19 ноября: «Теперь даже один наступающий день нужно считать как все время… эти дни Суда всего нашего народа, всей нашей культуры, нашего Пушкина, нашего Достоевского, Толстого, Гоголя, Петра Первого…»[802].
Однако впоследствии, 18 марта 1951-го, Пришвин записал: «После разгрома немцев какое может быть сомнение в правоте Ленина…»[803] – то есть, значит, победила врага не Россия, а Революция…
Между прочим, Сталин утверждал в цитированной речи 1946 года, что благодаря советскому периоду истории положение страны «перед второй мировой войной, в 1940 году, было в несколько раз лучше, чем перед первой мировой войной – в 1913 году» (с. 10. Выделено мною). Однако в 1914 – начале 1917 года враг не смог продвинуться далее западных – пограничных – губерний Украины и Белоруссии, а в 1941–1942-м дошел до пригородов Москвы, а затем до Сталинграда и Кавказского хребта…
Впрочем, задача состоит не в том, чтобы полемизировать со Сталиным о причинах Победы; в данном случае гораздо важнее оспорить множество нынешних сочинений, утверждающих, что и в послевоенное время политическая линия Сталина определялась-де «русским патриотизмом» или даже «национализмом». В 1941–1945 годах Сталин действительно не раз взывал к русскому патриотизму, но начиная с его процитированной речи начала 1946 года ни в одном его опубликованном тексте на это нельзя найти хотя бы намека!
Могут сказать, что Сталин после войны насаждал русский патриотизм или национализм «тайно», подспудно, – и в таком мнении есть свой резон. Но, во-первых, уже сама эта подспудность многозначительна, а во-вторых (о чем мы еще будем подробно говорить), по обвинению в «русском национализме» в 1949–1950 годах было репрессировано минимум 2000 видных партийных и государственных деятелей страны!
Контраст совершенно ясен: подспудно, «неофициально» поощряя те или иные «русские» начала (с очень существенными ограничениями – о чем ниже), Сталин вместе с тем в сентябре 1947 года фактически – и вполне «официально» – восстановил распущенный в мае 1943-го Коминтерн, называвшийся теперь, правда, Информационным бюро коммунистических и рабочих партий (в разговорном языке – Коминформ).
Выше отмечалось, что демонтаж Коминтерна был начат еще до войны. Чрезвычайно показательно, например, что сталинский «отчетный доклад» на ХVII съезде партии, 26 января 1934 года, завершался следующим утверждением: «Рабочий класс СССР есть часть мирового пролетариата… наша республика – детище мирового пролетариата»[804]; между тем его доклад на ХVIII съезде, 10 марта 1939 года (до начала Второй мировой войны оставалось около шести месяцев), заключали рассуждения о советском государстве, которое полновластно осуществляет «хозяйственно-организаторскую и культурно-воспитательную работу» в стране (там же, с. 646). Что же касается «мирового пролетариата», то Сталин тогда заявил: «…буржуазии… удалось в известной мере отравить душу рабочего класса ядом сомнений и неверия». И надеяться, по его словам, можно только на то, что «успехи рабочего класса нашей страны… послужат к тому, чтобы поднять дух рабочего класса капиталистических стран» (с. 650), – то есть на зарубежный рабочий класс как таковой надежд нет… Естественно,