2666 - Роберто Боланьо

сосет из нас кровь. Я им сказала: замуж снова не выйду, но предупредила, что про меня будут рассказывать жуткие вещи. Я им сказала: вы умираете, но я не хочу, чтобы вы умерли. Все побледнели и застыли с открытыми ртами, но инфаркт никого не хватил. Мы, Эскивели, на самом деле крепкие ребята. А еще через несколько дней — и я это помню, как будто вчера случилось, — я снова увидела Келли.

В тот день Кесслер забрался на холм Эстрелья и прогулялся по районам Эстрелья и Идальго, а также прошелся по окрестностям вдоль дороги на Пуэбло Асуль и увидел пустые, как коробки из-под обуви, ранчо, крепкие, отнюдь не элегантные и бесполезные строения, что возвышались в конце дорожек, впадавших в шоссе на Пуэбло Асуль, а потом ему захотелось осмотреть районы близ самой границы: Мехико — это совсем рядом с Эль-Адобе, а это уже, на минуточку, Соединенные Штаты, бары и рестораны и гостиницы района Мехико и главный проспект, по которому с громовым рычанием проносились грузовики и машины, направлявшиеся к пограничному посту, а потом Кесслер со свитой поехал на юг по проспекту Хенераль Сепульведа и шоссе на Кананеа, где они съехали в район Ла-Вистоса, куда полиция не решалась заезжать, да, сказал ему один из судейских, тот, что вел машину, а другой горько покивал, словно бы отсутствие полицейских в районах Ла-Вистоса, Кино и Ремедьос Майор было пятном на их чести, и это пятно молодые энергичные люди носили на себе с горечью — кстати, почему с горечью? — ибо безнаказанность им совсем не нравилась; а чья безнаказанность? — да бандитов, что контролировали эти Богом забытые районы; и тут Кесслер задумался: поначалу, глядя из окна машины на ландшафт, рассыпающийся на глазах, он с трудом мог вообразить любого из здешних трудяг, покупающим наркотики, без труда — потребляющим, но с очень, очень-очень большим трудом их покупающим: они там что, карманы выворачивали, чтобы наскрести несколько монет на дозу; нет, все это прекрасно можно было вообразить в черных и латиноамериканских гетто на севере, но даже эти гетто походили на обычные жилые районы — здесь же царили хаос и запустение; но полицейские покивали, выпятив свои сильные молодые челюсти, да, так и есть, здесь торгуют кокаином и всяким еще мусором, и тогда Кесслер снова оглядел рассыпающийся — или уже рассыпавшийся — ландшафт как пазл, который складывался и разваливался каждую секунду, и попросил водителя отвезти его на свалку Эль-Чиле, самую большую нелегальную свалку в Санта-Тереса, свалку больше муниципальной, куда сваливали мусор не только фабричные грузовики, но также и мусоровозы, задействованные муниципалитетом, и грузовики и фургоны других частных компаний, что работали субподрядчиками или вывозили мусор из мест, где не действовали муниципальные службы, и машина тогда съехала с земляных дорог и, как казалось, возвращалась в район Ла-Вистоса и шоссе, но затем вдруг повернула и поехала по более широкой — пусть и такой же пустой — улице, где даже кусты стояли под толстым слоем пыли, словно бы тут упала ядерная бомба и никто этого не заметил, заметили только те, на кого она упала, подумал Кесслер, но те ничего не расскажут, потому что сошли с ума или мертвы, и, хотя они ходят и смотрят на нас, их взгляды и глаза происходят из западных фильмов, так там смотрят индейцы и плохие парни, естественно, это глаза безумцев, взгляды людей, что живут в другом измерении, а их взгляды уже не касаются нас, то есть чувствуются, но не касаются, не прилипают к нашей коже, они ее пронизывают, подумал Кесслер, протягивая руку к кнопке, чтобы опустить стекло. Нет, не открывайте окно, сказал один из судейских. Почему? Из-за запаха. Пахнет мертвечиной. Плохо пахнет. Через десять минут они приехали на свалку.

А вы что по этому поводу думаете? — спросил один из журналистов адвоката. Та опустила голову и посмотрела сначала на репортера, а потом на Хааса. Чуй Пиментель ее сфотографировал: казалось, ей не хватает воздуха и ее легкие вот-вот взорвутся, хотя в отличие от тех, кому не хватает воздуха, она сидела не красная, а очень бледная. Это была идея сеньора Хааса, сказала она, и я необязательно с ней согласна. Потом она заговорила о том, что сеньору Хаасу практически отказано в защите, о суде, который беспрестанно откладывают, об уликах, которые теряются, о дающих ложные показания свидетелях, о лимбе, в котором живет ее подзащитный. Любой на его месте получил бы нервный срыв. Журналистка из «Независимой» смотрела на нее с презрительным интересом. Вы же в отношениях с Клаусом, правда? — спросила она. Она была молода, ей еще не исполнилось и тридцати, и она привыкла говорить с людьми прямо и иногда жестко. Адвокату уже было за сорок, и она казалась усталой, словно провела несколько бессонных ночей подряд. Я не буду отвечать на этот вопрос, отозвалась она. Он не имеет отношения к делу.

Шестнадцатого ноября нашли труп другой женщины на пустыре за фабрикой «Кусаи», что в районе Сан-Бартоломе. Жертве по примерным прикидкам было между восемнадцатью и двадцатью двумя годами, причиной смерти, по заключению судмедэксперта, стало удушение. Тело лежало полностью обнаженное, одежду бросили где-то в пяти метрах в зарослях кустов. Так или иначе, но нашли не всю одежду: только узкие брюки черного цвета и красные трусы. Два дня спустя тело опознали родители: это была Росарио Маркина девятнадцати лет, пропавшая двенадцатого ноября, когда она пошла танцевать в салон Монтана на проспекте Карранса, недалеко от района Веракрус, где они и проживали. По странному совпадению, как жертва, так и ее родители работали именно на фабрике «Кусаи». Согласно заключению судмедэксперта, жертву перед смертью несколько раз изнасиловали.

Келли снова появилась в моей жизни подобно подарку. В первую встречу мы всю ночь напролет говорили, рассказывая друг другу о наших жизнях. Ее жизнь в общем не задалась. Она пыталась стать театральной актрисой в Нью-Йорке, киноактрисой в Лос-Анджелесе, пыталась стать моделью в Париже, фотографом в Лондоне, переводчицей в Испании. Занималась современным танцем, но через год бросила. Хотела стать художницей, и во время своей первой выставки поняла, что это была худшая ошибка в ее жизни. Она не вышла замуж, у нее не было детей, семьи тоже не осталось (мать только что умерла после долгой болезни), у нее не было планов. Самый правильный момент, чтобы вернуться в Мексику. В столице она очень быстро нашла работу. У нее были друзья, у нее была я, а ведь я, даже не сомневайтесь, оставалась ее лучшей подругой. Но могла и не прибегать к чьей-либо помощи