Хозяйка Империи - Раймонд Фейст

Впереди, на Императорском возвышении, процессию ожидала маленькая белокурая девочка в сверкающей фате из золотой ткани; не приходилось сомневаться, что это и есть Джехилья. Горничные только что поправили ее головной убор, слегка сдвинув его назад. На лице девочки еще виднелись веснушки; как видно, она слишком много времени проводила под открытым небом, прогуливаясь в дворцовых садах. Хотя она и казалась бледной под краской и пудрой обязательного грима, однако, увидев Благодетельную, принцесса радостно улыбнулась.

— Пусть закроются двери! Церемония бракосочетания начинается! — нараспев провозгласил жрец Чококана. Доброго бога, как того требовал обряд. Стоявший справа позади него верховный жрец Томечки, Заступника Детей, начал беззвучную молитву, и, глядя на жреца, Мара вспомнила, что Томечка, младший брат Чококана, известен также как Даритель Мира. Она помолилась, чтобы сегодня именно в этой своей ипостаси он явил себя перед народом Цурануани.

Джастин в последний раз стиснул руку Мары, когда она отпустила его, чтобы он занял свое место рядом с принцессой. Сама же Мара направилась туда, где ожидал Хокану, и, когда церемония началась, ее рука скользнула в его руку.

* * *

В императорском дворце царила суматоха. Торопливо пробегали гонцы; слуги деловито сновали по внутренним дворам и террасам. Опершись локтем на подоконник, Шимони из Ассамблеи наблюдал за всей этой сумятицей глубокими, непроницаемыми глазами. Его лицо казалось еще более суровым, чем всегда, а сам он — еще более скупым на слова, если это вообще возможно. Он слегка повел головой, чтобы привлечь внимание к неким особенностям, отличающим сегодняшний кавардак от вчерашнего.

Его безмолвный сигнал был замечен Хочокеной, который сидел на подушках перед низким столиком с наполовину опустошенным подносом засахаренных фруктов. Толстый маг кивнул, давая понять, что и он заметил эти особенности, и тихо проговорил, так, чтобы никто, кроме Шимони, не мог его услышать:

— Происходит что-то необычное. Я насчитал пятерых жрецов, прячущих лица под капюшонами; а судя по запахам, доносящимся из кухни, там пекут пирожки, как перед большим пиром. Странное дело для осажденного города.

Как будто специально затем, чтобы подчеркнуть впечатление от его слов, большой камень, запущенный осадным орудием, пролетел по воздуху и разлетелся на множество осколков, упав в соседнем дворике. Случайно забежавшая туда собака умчалась с жалобным лаем. Хочокена, прищурившись, наблюдал за событиями сквозь трещину в стенной перегородке.

— Эти проклятые штуки начинают меня раздражать. Еще один камень в такой близости от нас — и я выйду из дома и… — Угроза так и осталась недоговоренной, поскольку внимание тучного мага привлекла компания странно одетых аристократов, поспешно проследовавших мимо окна. — Мы ожидали наплыва властителей, вызванных для переговоров в кабинет старого Совета, но, похоже, предстоят дела поважнее.

Шимони выпрямился:

— Намного важнее. Мотеха не станет медлить с переходом к активным действиям.

Хочокена с сожалением покосился на остатки своих лакомств.

— Это я не стану медлить с переходом к активным действиям, — поправил он друга тоном легкого упрека. — По-моему, властительница уже здесь, а мы только теряем время, пытаясь ее подкараулить.

Шимони ничего не сказал, только брови поднял и сразу оторвался от окна. Не желая отставать от более рослого и стройного собрата, Хочокена поднялся с подушек и поспешил следом за ним.

Пока эта парочка шествовала своим путем, все встречные либо разбегались в страхе, либо падали ниц. И хотя дворцовые коридоры образовывали запутанный многоярусный лабиринт — ведь поверх уже имеющихся переходов постоянно добавлялись новые, — черноризцам не требовались ничьи советы, как пройти в то или иное место. Они безошибочно проследовали к двери, выкрашенной в красный цвет и усеянной лаковыми изображениями государственной печати. Не постучавшись, они вошли в кабинет Имперского Канцлера.

Даджайо из семьи Кеда стоял во всем блеске своих регалий и церемониального многослойного наряда, красного с черным; золотая кайма сверкала вокруг ворота и на манжетах. Массивный головной убор сидел идеально ровно. Канцлер был бледен, но держался спокойно. Его приближенным стоило большого труда сохранять самообладание. Секретаря, стоявшего рядом с ним, била дрожь, а к горлу подкатывала дурнота. У наружной стенной перегородки скорчился раб-посыльный, словно стараясь сделаться поменьше. Причина столь нервной обстановки была очевидна: все подушки, предназначавшиеся для приема просителей, были заняты полудюжиной Всемогущих. Мотеха расхаживал по кабинету. С крайне недовольным видом он взглянул на двух новоприбывших собратьев, но не стал прерывать допрос, который шел полным ходом:

— Какие новости о ней?

Ему не было надобности уточнять, о ком идет речь.

— Никаких, Всемогущий.

Даджайо поклонился двум только что явившимся магам и с ловкостью искусного придворного воспользовался этим удобным случаем, чтобы вытереть пот, стекающий со лба. Он выпрямился с самым официальным видом. Если он, будучи Имперским Канцлером, чувствовал себя неуютно в присутствии столь многих Всемогущих, то, во всяком случае, хорошо это скрывал.

Хочокена проследовал к огромному столу, обогнул его, поднял с пола личную подушку Канцлера и пошел с нею к амбразуре под окном, где воздух посвежее: комната была битком набита с утра, а слуги слишком напуганы, чтобы позволить себе риск войти и сдвинуть стенные перегородки.

— Ее и искать не стоит: она сама сюда явится, — проворчал он. — В эту минуту вновь собирается Высший Совет, и властительница Акомы не пожелает его пропустить. Свет не видел еще такого виртуоза Великой Игры, как Мара. Она придет.

— О да! — раздраженно бросил Мотеха. — Но раньше она умрет. В ту самую секунду, когда нам станет известно ее местонахождение..

Шимони не вполне сумел скрыть отвращение:

— Мы все когда-нибудь умрем — таков закон природы.

Имперский Канцлер спрятал неловкость за привычной маской светской учтивости.

Мотеха молча переводил взгляд с одного лица на другое. Его собратья также безмолвствовали. Сам воздух, казалось, звенел от напряжения, а причиной этого напряжения было неприятное для многих подозрение, что Мара умудрилась раскрыть некоторые из наиболее тщательно сберегаемых секретов Ассамблеи. Для любого человека, не состоящего в этом сообществе магов, проникновение в такую тайну означало смертный приговор. Даже Шимони с Хочокеной не могли отрицать, что готовность чо-джайнов приютить Мару у себя в ульях сулит Империи худшие беды: Мара могла посеять семена мятежа, чреватого разрывом договора, действовавшего в течение тысячелетий. Сколь бы убедительными ни были доводы Шимони и других, настаивавших, что Слуга Империи заслужила право быть выслушанной, прежде чем ее лишат жизни, — на сей раз их усилия будут тщетными.

Ассамблея уже проголосовала. Казнь Мары теперь была делом решенным и не подлежала обсуждению.