Земля обетованная - Барак Обама

поводу возможных ответов на вопросы о вице-президенте Байдене. ("Вы спрашиваете о вице-президенте Байдене?" цитирует Маккристал. "Кто это?" На что помощник отвечает: "Вы сказали: Укуси меня?"). В другом случае Маккристал жалуется на необходимость ужинать с французским министром в Париже ("Я бы предпочел, чтобы мне надрали задницу") и ворчит по поводу электронного письма от специального советника Хиллари, давнего дипломата Ричарда Холбрука ("Я даже не хочу его открывать"). И хотя я в основном избавлен от худших насмешек, один из членов команды Маккристала отмечает разочарование своего босса в нашей встрече прямо перед тем, как я назначил его командующим коалицией, полагая, что я должен был уделить генералу больше личного внимания.

Помимо обид, которые должна была вызвать эта статья, возобновив разногласия в афганской команде, которые, как я надеялся, остались позади, она выставила Маккристала и его команду как кучку самоуверенных парней из братства. Я мог только представить, что почувствуют родители Кори Ремсбурга, если прочтут эту статью.

"Я не знаю, о чем, черт возьми, он думал", — сказал мне Гейтс, пытаясь сдержать себя.

"Он не был", — сказал я отрывисто. "Его разыграли".

Моя команда спросила меня, как я хочу поступить. Я сказал им, что еще не решил, но пока я решаю, я хочу, чтобы Маккристал вернулся в Вашингтон ближайшим рейсом. Сначала я был склонен отпустить генерала со строгим выговором — и не только потому, что Боб Гейтс настаивал на том, что он остается лучшим человеком для руководства военными действиями. Я знал, что если кто-нибудь когда-нибудь запишет некоторые из частных разговоров, которые происходили между мной и моими старшими сотрудниками, мы сами можем показаться довольно несносными. И хотя Маккристал и его окружение проявили зверскую рассудительность, выступая в таком тоне перед любым репортером, будь то по неосторожности или из тщеславия, каждый из нас в Белом доме в то или иное время говорил на пленке то, чего не следовало. Если я не стал бы увольнять Хиллари, Рама, Валери или Бена за то, что они рассказывали сказки вне школы, почему я должен относиться к Маккристалу иначе?

В течение двадцати четырех часов я решил, что все будет по-другому. Как любил напоминать мне каждый военачальник, вооруженные силы Америки полностью зависели от жесткой дисциплины, четких правил поведения, сплоченности подразделений и строгой субординации. Потому что ставки всегда были выше. Потому что любая неспособность действовать как часть команды, любые индивидуальные ошибки приводили не только к позору или упущенной выгоде. Люди могли погибнуть. Любой капрал или капитан, публично пренебрежительно отозвавшийся о группе вышестоящих офицеров в таких ярких выражениях, заплатил бы за это серьезную цену. Я не видел возможности применить другой свод правил к четырехзвездному генералу, независимо от того, насколько он был одарен, мужественен или награжден.

Эта потребность в подотчетности и дисциплине распространялась и на вопросы гражданского контроля над вооруженными силами — я подчеркивал это в Овальном кабинете с Гейтсом и Малленом, но, видимо, без должного эффекта. На самом деле я восхищался бунтарским духом Маккристала, его явным презрением к притворству и власти, которая, по его мнению, не была заслужена. Это, несомненно, сделало его лучшим лидером — и объясняло ту яростную преданность, которую он вызывал в войсках под своим командованием. Но в той статье в Rolling Stone я услышал в нем и его помощниках ту же атмосферу безнаказанности, которая, похоже, закрепилась среди некоторых военных высшего звена в годы правления Буша: ощущение того, что раз война началась, то тех, кто ее ведет, не следует спрашивать, что политики должны просто дать им то, что они просят, и убраться с дороги. Это была соблазнительная точка зрения, особенно исходящая от человека калибра Маккристала. Оно также угрожало подорвать основополагающий принцип нашей представительной демократии, и я был полон решимости положить этому конец.

Утро было жарким и душным, когда мы с Маккристалом наконец-то уединились в Овальном кабинете. Он выглядел ошарашенным, но спокойным. К его чести, он не стал оправдываться за свои высказывания. Он не предположил, что его неправильно процитировали или вырвали из контекста. Он просто извинился за свою ошибку и предложил написать заявление об отставке. Я объяснил, почему, несмотря на мое восхищение им и благодарность за его службу, я решил принять его.

После ухода Маккристала я провел пресс-конференцию в Розовом саду, на которой изложил причины своего решения и объявил, что генерал Дэйв Петреус примет командование коалиционными силами в Афганистане. Именно Том Донилон выдвинул идею перевести Петреуса на эту должность. Он не только был самым известным и уважаемым военным лидером страны, но и как глава Центрального командования уже был хорошо знаком с нашей афганской стратегией. Новость была воспринята настолько хорошо, насколько мы могли надеяться в данных обстоятельствах. Тем не менее, я вышел с пресс-конференции с чувством ярости из-за всей этой ситуации. Я сказал Джиму Джонсу, чтобы он немедленно собрал всех членов команды национальной безопасности. Собрание длилось недолго.

"Я ставлю всех в известность, что я сыт по горло", — сказал я, мой голос неуклонно повышался. "Я не хочу слышать никаких комментариев о Маккристале в прессе. Я не хочу больше ни вращений, ни слухов, ни придирок. Я хочу, чтобы люди выполняли свою чертову работу. И если здесь есть люди, которые не могут вести себя так, как будто они в команде, то они тоже уйдут. Я серьезно".

В комнате воцарилась тишина. Я развернулась и ушла, Бен шел позади меня; очевидно, мы должны были работать над речью.

"Мне понравился Стэн", — тихо сказала я, пока мы шли.

"У тебя не было выбора", — сказал Бен.

"Да", — сказал я, качая головой. "Я знаю. От этого лучше не становится".

Увольнение Маккристала хоть и попало в заголовки газет (и укрепило убежденность верных республиканцев в том, что я не гожусь на должность главнокомандующего), это была не та история, которая обязательно повлияет на избирателей на выборах. По мере приближения промежуточных выборов республиканцы вместо этого сосредоточились на вопросе национальной безопасности, который был ближе к дому. Оказалось, что солидному большинству американцев очень не нравится идея судить подозреваемых в терроризме в гражданских уголовных судах на территории США. На самом деле, большинство из них не особенно беспокоились о том, чтобы обеспечить им полноценный или справедливый суд.

Мы получили раннее представление об этом, когда пытались продвинуть вперед мое обещание закрыть центр содержания под стражей в Гуантанамо. В абстрактном смысле большинство демократов в Конгрессе купились на мои доводы о том, что бессрочное содержание там иностранных заключенных