Вещий князь: Ладожский ярл. Властелин Руси. Зов Чернобога. Щит на вратах - Андрей Анатольевич Посняков

с пустыми руками… Принести жертву древнему богу Семарглу, да и другим богам – Святовиду, Перуну, Мокоши. Не простую жертву – человечью. И чем знатней тот человек, тем угодней богам жертва, тем милостивей они будут.

– Ужас какой, – качал головой Твор. – Какие у вас кровавые боги.

– То не у нас, – сердито фыркал Зван. – То раньше.

– Глянь-ка, князь! – остановился вдруг идущий рядом Вятша, Хельги подошел ближе, за ним остальные.

– Рябину видите? – обернувшись, прошептал Вятша.

Твор порыскал глазами, увидел.

– Ну! Рябина как рябина.

– Ага… – улыбнулся сотник. – Только одна ветка у нее – желтая.

– Так, может, сломана?

– Нет, не сломана. – Хельги с любопытством разглядывал принесенную Званом ветку, засунутую меж ветвями рябины. Он сразу узнал ее, еще бы не узнать! Это была засушенная ветка омелы – священного растения кельтов. Значит, дружина на верном пути.

– Не останавливаться, – поторопил людей князь. – Вперед… Зван, мы, похоже, скоро будем на месте?

Проводник молча кивнул.

Между тем чащоба стала еще гуще, так что иногда дорогу приходилось прорубать топорами. Особенно плохо пришлось, когда тропка пошла буреломом, – вот уж пришлось поработать, да так, что только ветки трещали по всему лесу! Заревев, поднялся на дыбы вспугнутый в малиннике медведь – бурого отогнали, не стали даже метать стрелы, некогда, да и незачем особо. Мишка попался невредный, понятливый, постоял немного на задних лапах, порычал, да и убрался себе подобру-поздорову. Где-то в чащобе, на деревьях, недовольно заухал филин.

Когда выбрались из бурелома, проглянуло сквозь густые осины вдруг клонящееся к закату солнце. Вечерело, но ночи в это время года еще стояли светлые, так что хорошо были видны массивные, черневшие за большой поляной столбы.

– Капище, – останавливаясь, благоговейно шепнул Зван. – Теперь уж недолго.

– Да видим, что недолго, дедушка Зван! – Твор проворно побежал на поляну, а проводник быстро поставил ему подножку.

Отрок споткнулся на бегу, упал, зарылся носом в землю. Гриди засмеялись. Улыбнулся и князь, видя, как, вытирая испачканное в грязи лицо, обиженно поднимается на ноги отрок.

– Ну, дедушка Зван…

– Не беги, куда не следует, – наставительно сказал Зван. – Не поляна то и не луг – болотина! Самая страшная в наших местах трясина. Так и зовется – Черный мох.

Хельги, опустив глаза, посмотрел на мох. А ведь и в самом деле черный…

– Как пойдем? – обернулся к проводнику Вятша.

– Есть там одна тропка… Идем, княже?

Князь, призадумавшись, почесал бороду. Потом вдруг загадочно усмехнулся.

– Говоришь, чем знатней человек, тем угодней жертва? Значит, други, все к капищу не попремся. Зван, тут есть еще тропы?

– Найдутся…

– Сделаем так…

Хельги явился к капищу лишь с полудюжиной воинов. Очистил сапоги от болотной жижи и, подойдя к покосившемуся частоколу, с любопытством осмотрел идолов. Один был каменный, вытесанный из серой глыбы человечище с широко расставленными руками, он стоял у самого входа, словно не пропускал нежелательных пришельцев. Позади него полукругом собрались божки из дерева – у каждого под ногами белели человеческие черепа. Посередине, за божками, возвышался четырехгранный столб с резным изображением сразу нескольких – ярусами – лиц на все четыре стороны. Этот-то идол, судя по всему, и являлся главным – возле него лежали человеческие и лошадиные кости. Вытащив из ножен меч, Хельги подошел ближе, поставил ногу на череп коня и застыл так, словно бы чего-то ждал. Послышалось шипение, и из глазницы черепа вылетел вдруг черный крылатый змей, целя князю в шею ядовитым жалом. Хельги отпрыгнул в сторону и взмахнул мечом. Впрочем, не понадобилось. Неведомо откуда просвистела стрела, поразив насквозь летучую гадину. Вытащив мечи, гриди плотней обступили князя.

– Не стоит меня защищать, не от кого, – неожиданно улыбнулся он и, обернувшись к частоколу, повысил голос: – Ты научился неплохо стрелять, Конхобар!

– Это не я, – отозвались из-за частокола. – Это мой страж… вернее, стражница.

Колья бесшумно разошлись в стороны, и в образовавшемся меж ними проходе показалась высокая фигура Конхобара Ирландца. Он был в обычном своем зеленом плаще и длинной тунике.

– Рад видеть тебя, – Хельги раскрыл объятия.

Ирландец похлопал князя по спине. Выглядел Конхобар осунувшимся, бледным, но тем не менее радостным.

– Дружина? – тихо спросил Ирландец.

Князь усмехнулся;

– Там, где и нужно, – в засаде.

– Значит, мы успеем схватить всех, – кивнул Конхобар. – И Малибора, и Карману, и всю голову заговора. Я так и думал, что ты сразу найдешь горшечника…

– Жертвенные кувшины?

– Ну да. Как же мне было не оставить тебе весточку, абсолютно непонятную остальным? Понимаешь, здесь, в Новгороде, образовалась такая клоака, что даже я не знал, как подать весть и кому верить!

– Кроме вот этой девушки? – усмехнулся князь. – Это и есть твоя стражница?

Чуть позади Ирландца с луком в руках стояла среднего роста девица, худая, с круглым желтым лицом, впрочем, отнюдь не лишенным приятности, и раскосыми зеленовато-серыми глазами, которыми подозрительно оглядывала всех, словно хорошо выдрессированная собака, в любой момент готовая защитить хозяина. Рыжеватые волосы девушки были заплетены в несколько косичек.

– Это Ирса, – кивнул Конхобар. – Я купил ее осенью у булгарских купцов. Дешево купил, очень дешево. Она плохая рабыня, скорее – воин. Это девушка-смерть.

– И как же тебе удалось ее приручить?

– Я не отношусь к ней как к невольнице и многое позволяю, – пояснил Ирландец. – Ирса знает, что в любой момент может уйти, получив с собой серебро. Довольно много серебра.

– Я никогда не покину тебя, хозяин! – с заметным акцентом произнесла стражница. Спрятав лук за спину, она отошла в сторону и застыла, словно изваяние.

Уже ближе к утру дружинники наконец смогли развести костры, и клубы сизого дыма потянулись над болотами и лесной чащей. В белесом небе тускло светились звезды, над углями жарилась дичь.

К князю привели главных заговорщиков – Карману и Малибора. Малибор, хоть и был испуган, старался держаться. Тощий, с крючковатым носом и выпученными, как у сумасшедшего зайца, глазами, он и сам напоминал сейчас какого-нибудь идола из числа тех неприметных божков, что стояли в капище полукругом. Его же напарница Кармана – чернявая, морщинистая, сильная – и не пыталась скрыть страх. Еще бы, чувствовать собственную смерть – совсем не то, что приблизить чужую. Представить невозможно, сколько молодых дев погубила эта старуха, искусно нанося ритуальные удары ножом в грудную клетку. О, как она веселилась тогда, чувствуя себя посланницей богов, ангелом смерти, как называли таких арабы. А сейчас…

Увидев князя, Кармана повалилась на колени, стуча зубами, завыла, прося пощады.

– Кто был с вами еще? – спросил ее Хельги.

Старуха тут же назвала с десяток имен, первым упомянув Конхобара.

– Вот и доверяйся таким, –