2666 - Роберто Боланьо

за мной ухаживает политик, вот за мной генерал ухаживает, и не сказать, чтобы это ей не нравилось. Вы же знаете, какие люди злые внутри. Но, наверное, Риверу своего она любила, иначе с чего бы не ушла. У них была только одна дочь — Келли, хотя по-настоящему ее звали Лус Мария, как бабушку. Сеньора Паркер беременела, конечно, еще несколько раз, вот только проблемы у нее были с беременностями. Думаю, что-то не так с маткой. Возможно, эта матка не хотела больше вынашивать мексиканских детей и отторгала ребенка естественным образом. Такое возможно. А что, и постраннее вещи мы видали. Но, так или иначе, Келли была у них единственным ребенком и это несчастье, а может, наоборот, удача, повлияло на ее характер. С одной стороны она была — или казалась — манерной девочкой, эдакой типичной золотоволосой доченькой завзятого карьериста, а с другой стороны, в ней сразу, с детства, чувствовалась сильная личность, она была решительная девочка, а личность ее я позволю себе охарактеризовать как необычную. Но вот поначалу она мне не понравилась, но потом, когда мы поближе познакомились, когда она пригласила меня к себе домой, а потом я пригласила ее к себе, она все больше и больше меня привлекала, и вскоре мы стали закадычными подружками. Такие вещи, они без последствий никогда не проходят, сказала Асусена так, словно плевала в лицо мужчине или призраку. Еще бы, отозвался Серхио. Не хотите еще кофе?

В день своего приезда в Санта-Тереса Кесслер вышел из гостиницы. Сначала спустился вниз. Поговорил с администратором, спросил, есть ли в гостинице компьютер, подключен ли он к интернету, а потом пошел в бар, где взял виски, но не допил и до середины — пришлось идти в туалет. А когда вышел с умытым лицом он, не глядя на тех, кто сидел за столиками в баре или отдыхал в креслах, направился в ресторан. Там заказал салат «Цезарь», черный хлеб с маслом и пиво. Ожидая, пока принесут еду, поднялся и позвонил с телефона при входе в ресторан. Потом вернулся на место, вытащил из кармана пиджака англо-испанский словарь и принялся искать в нем какие-то слова. Когда официант поставил перед ним салат, Кесслер пару раз отхлебнул мексиканского пива и намазал хлеб маслом. А потом снова встал и пошел в туалет. Туда, впрочем, не вошел, а дал доллар и о чем-то переговорил по-английски с уборщиком ресторанных туалетов, свернул в боковой коридор, открыл дверь и прошел по другому коридору. В конце концов оказался на кухне гостиницы, над которой плавало облако, пахнувшее острыми соусами и запеченным мясом, и Кесслер спросил поваренка, где тут выход на улицу. Поваренок довел его до двери. Кесслер дал ему доллар и вышел через задний двор. На углу его ждало такси. И он в него сел. Прокатимся по окраинам, сказал он по-английски. Таксист сказал «окей», и они тронулись с места. Катались примерно два часа. Кружили по центру города, по району Мадеро-Норте и району Мехико, и даже подъехали к границе, откуда уже виднелся Эль-Адобе — а тот был на американской территории. Потом вернулись в Мадеро-Норте, а дальше заколесили по улицам Мадеро и Реформа. Нет, это мне не подходит, проговорил Кесслер. А что нужно-то, шеф? — поинтересовался таксист. Бедные районы, фабрики, нелегальные свалки. Таксист проехал через центр и направился к району Феликс Гомес, откуда по проспекту Карранса съехал в районы Веракрус, Карранса и Морелос. Проспект завершался чем-то типа площади или прогулочной зоны огромных размеров, ярко-желтого цвета; там стояли рядами грузовики и автобусы, а между лотков люди продавали и покупали все — от зелени и кур до бусинок. Кесслер попросил таксиста остановиться — мол, надо пойти оглядеться. Таксист же ответил: нет, шеф, не стоит туда идти, там жизнь гринго вообще ничего не стоит. Вы что, считаете я вчера родился? — спросил Кесслер. Таксист не понял выражения и снова попросил его не выходить из машины. Блядь, здесь остановите, рассердился Кесслер. Таксист затормозил и сказал, что надо заплатить. Вы что, хотите уехать? — поинтересовался Кесслер. Нет, ответил таксист, я-то вас подожду, но кто ж мне гарантирует, что вы вернетесь оттуда при деньгах? Кесслер рассмеялся. Сколько нужно? Двадцати долларов хватит, ответил таксист. Кесслер дал ему двадцатидолларовую купюру и вышел из машины. Некоторое время, сунув руки в карманы и развязав галстук, бродил, с любопытством разглядывая импровизированный рыночек. Спросил у бабули, торговавшей ананасом в чили, куда направляются грузовики — они как раз выезжали, все в одну сторону. В Санта-Тереса возвращаются, ответила бабуля. А там что? — спросил он по-испански, ткнув пальцем в противоположную сторону. Так парк же, сообщила старушка. Он из жалости купил у нее кусочек ананаса в чили — и тут же его выкинул, чуть отойдя от лотка. Вот видите — ничего со мной не случилось, сказал он таксисту, садясь обратно в машину. Да вы просто чудом спаслись, сказал таксист, улыбаясь ему в зеркало заднего вида. Едем в парк, велел Кесслер. От другой стороны площади из утоптанной земли отходили две дороги, которые, в свою очередь, разделялись еще на две дороги. Шесть этих дорог были асфальтированными и все вели в индустриальный парк Арсенио Фаррель. Там стояли высокие ангары, каждую фабрику окружал проволочный забор, а громадные фонари наполняли все неверным светом ожидания важного события, что не соответствовало действительности, потому что ожидал всех лишь такой же рабочий день. Кесслер снова вышел из такси и вдохнул фабричный воздух, трудовой воздух северной Мексики. То и дело приезжали автобусы с рабочими, а уезжали тоже с рабочими, отработавшими свою смену. Здешний воздух — влажный, вонючий, пахнущий подгорелым маслом — ударил ему в лицо. Показалось, тот принес отголоски смеха и звуков аккордеона. К северу от Индустриального парка простирался огромный квартал хижин, крытых всякими отбросами. К югу, за халупами, Кесслер различил похожий на остров массив огней — это был индустриальный парк. Он спросил таксиста, что это. Тот вышел из машины и некоторое время смотрел туда, куда показал пассажир. Это, наверное, индустриальный парк Хенераль Сепульведа, сказал наконец. Смеркалось. Уже давно Кесслер не видел таких красивых сумерек. Закат светился всеми красками, и это напомнило ему об одном давнем вечере в Канзасе. Конечно, тот вечер и этот вечер отличались, но цвета — цвета были теми же. Он припомнил: да, мы ехали по шоссе, я, шериф и коллега из ФБР, и машину остановили — кто-то захотел отлить, и вот тогда он его увидел. Яркие цвета на небе к западу, цвета, похожие на гигантских танцующих бабочек, а ночь меж тем приближалась, хромая, с востока. Поехали, шеф, сказал таксист, не будем