Путешественник. Том 1. В погоне за рассветом - Гэри Дженнингс

— Хорошо, великий хан, — произнес я покорно.

Он откинулся и вздохнул, словно сожалея о том, что старые добрые деньки прошли, и пробормотал, вспоминая:

— Мой великий дед Чингис, говорят, родился, сжимая в крошечном кулачке сгусток крови, по которому шаман предсказал, что он прольет в своей жизни много крови и многого достигнет. Предсказание исполнилось. И я до сих пор вспоминаю, как он говорил нам, своим внукам: «Мальчики, для мужчины нет большего наслаждения, чем убивать своих врагов, а затем, вымазавшись в их дымящейся крови, насиловать их непорочных жен и девственных дочерей. Нет ничего восхитительнее чувства, которое испытываешь, изливая струю jing-ye в женщину или девочку, которая рыдает, всячески сопротивляется, ненавидит и проклинает тебя». Так говорил Чингисхан, Бессмертный Монгол.

— Я буду помнить об этом, великий хан.

Он снова сел прямо и сказал:

— Не сомневайся, ты сможешь привести в порядок свои дела перед отъездом. Но постарайся закончить все как можно быстрей. Я уже выслал вперед всадников, чтобы они подготовили вам дорогу. Если по дороге туда ты сумеешь нарисовать для меня карты этого пути — такие же, как карты Шелкового пути, созданные твоими родственниками, — я буду благодарен и щедро тебя награжу. И еще, если во время путешествия ты сможешь добраться до беглеца министра Пао, я разрешаю тебе убить его, и за это ты тоже получишь награду. А теперь ступай и собирайся в путешествие. Я приготовлю быстрых лошадей и надежный эскорт. Сообщишь мне, как только будешь готов.

«Вот и хорошо, — думал я, возвращаясь в свои покои, — это, по крайней мере, позволит мне скрыться от своих врагов при дворе — wali Ахмеда, госпожи Чао, Ласкателя Пинга и кого-то там еще, я ведь могу лишь гадать, кто нашептывал мне угрозы. Уж лучше пасть в открытом сражении, чем от руки того, кто подкрадывается незаметно со спины».

У меня в покоях находился придворный архитектор, который производил замеры, что-то бормотал себе под нос и резким голосом отдавал приказы команде рабочих, уже начавших убирать разрушенные стены и крышу. К счастью, большая часть личных вещей и ценностей, находившихся в спальне, осталась целой. Ноздря тоже был там, он поджег ладан, чтобы очистить воздух. Я приказал ему уложить мне одежду для путешествия и собрать легкий вьюк с необходимыми вещами. После этого я собрал вместе все свои дорожные заметки, которые делал с тех самых пор, как покинул Венецию, и отнес их в комнату отца.

Он слегка удивился, когда я уронил кипу перед ним на стол, потому что это была целая гора грязных измятых листов всевозможных размеров.

— Я буду очень тебе обязан, отец, если ты отправишь это к дяде Марко, когда в следующий раз поручишь отвезти какой-нибудь груз товаров конному разъезду на Шелковом пути, и попросишь отправить их в Венецию, на сохранение моей мачехи Фьорделизы. Записки, может быть, покажутся интересными какому-нибудь космографу в будущем, если, конечно, он сможет расшифровать их и привести в порядок. Я намеревался сам это сделать — когда-нибудь, — но мне приказано отправиться с миссией, из которой я могу и не вернуться.

— Правда? Что за миссия?

Я рассказал ему все, с приличествующей случаю драматической мрачностью. И, признаться, меня сильно удивила реакция отца, ибо он сказал:

— Я завидую тебе: ты делаешь то, чего я никогда не делал. Ты должен ценить возможность, которую предоставил тебе Хубилай. Da novèlo tuto xe belo[215]. Немногие из белых людей видели, как воюют монголы, и выжили, чтобы потом рассказать об этом остальным.

— Я надеюсь выжить, — сказал я. — Однако сие не единственная моя цель в этой кампании. Я хочу многому научиться, ибо мне еще многое в жизни предстоит сделать. И поэтому не стану зря терять время.

— Да-да, Марко. Из всего на свете можно извлечь пользу.

— И прибыль, я полагаю?

Похоже, мое замечание задело отца.

— Мы с Маттео оба купцы, и я хотел бы, чтобы мой сын продолжил династию. Это правда. Однако, Марко, ты не должен смотреть на все с точки зрения купца, постоянно спрашивая себя: «На что это может сгодиться? И сколько это стоит?» Оставь эту грязную философию для торговцев, которые никогда не выходили за двери своей лавки. Ты едешь на границу самой обширной в мире империи. Будет жаль, если ты привезешь домой всего лишь прибыль и не привезешь хоть немного поэзии.

— Да, кстати, — сказал я, — это напомнило мне одну весьма поэтическую историю. Могу я отправить одну из твоих служанок с поручением?

Я послал ее в помещение для рабов, велев привести мне турчанку по имени Мар-Джана, которая раньше принадлежала госпоже Чао Ку Ан.

— Мар-Джана? — повторил отец, когда служанка вышла. — Турчанка? Вроде я о ней слышал.

— Да, ты знаешь ее, — подтвердил я. — Мы говорили о ней прежде. — И я рассказал отцу целую историю, начало которой он услышал много лет тому назад.

— Да это же настоящий роман! — воскликнул он. — Со счастливым концом! Господь не всегда отдает долги только по воскресеньям. — И тут он в изумлении широко раскрыл глаза, так же как и я совсем недавно, когда впервые увидел Мар-Джану. Женщина вошла, улыбаясь, в покои, и я представил ее отцу.

— Моя госпожа Чао, кажется, не очень-то этому рада, — застенчиво сказала мне гостья. — Но она говорит, что теперь я ваша собственность, господин Марко.

— Совсем ненадолго, — сказал я, достав бумагу об освобождении из своего кошеля и отдав ее Мар-Джане. — Вы снова принадлежите себе самой, как того и заслуживаете, и, надеюсь, я больше никогда не услышу, что вы называете кого-нибудь своим господином.

Одной дрожащей рукой она взяла бумагу, а другой вытерла слезы со своих длинных ресниц. Казалось, что ей трудно найти слова, чтобы заговорить.

— И теперь, — продолжил я, — царевна Мар-Джана из Каппадокии может выбрать любого мужчину, при этом дворе или при любом другом. Но если сердце вашего высочества принадлежит до сих пор Ноз… Али-Бабе, то он ждет вас в моих покоях дальше по коридору.

Женщина склонилась в поклоне ko-tou, но я схватил ее за руки и поднял, потом повернул к двери, сказав: «Идите к нему», — и она пошла.

Отец проводил Мар-Джану одобрительным взглядом, а затем спросил меня:

— Ты не хочешь взять Ноздрю с собой в Юньнань?

— Нет. Их разлука длилась больше двадцати лет. Так позволь им пожениться как можно скорее. Ты присмотришь за приготовлениями к свадьбе, отец?

— Да. И я подарю Ноздре бумагу о его освобождении в качестве свадебного подарка. Я имею в виду — Али-Бабе. Думаю, нам надо привыкнуть обращаться к нему более уважительно, ведь теперь он станет свободным человеком и супругом царевны.

— Но прежде чем это произойдет, я на всякий случай схожу и удостоверюсь, что он упаковал мои принадлежности. Ну что же, я прощаюсь с тобой, отец, на случай, если не увижусь больше с тобой и дядей Маттео до отъезда.