Искушение временем. Книга 1. Не ангел - Пенни Винченци

Гай сел на первый поезд, идущий в Кембридж. Он отбывал от станции «Ливерпуль-стрит» в пять тридцать и прибывал на место примерно в восемь часов. У Гая был адрес Лотиана, и он планировал оказаться на пороге его дома уже в половине девятого. Гай хотел предварительно позвонить профессору, но потом решил этого не делать. Он счел внезапность лучшим средством ошеломить Лотиана. Он знал, что тот на месте и никуда не уехал. Худшее, что могло произойти, — то, что Лотиана не будет дома. В таком случае Гаю придется немного подождать. Если потребуется, весь день. Торопиться особенно некуда.

Путешествие вдоль границы Хертфордшира к Северному Эссексу показалось Гаю на редкость поэтичным. Стоял прекрасный погожий день, и английские просторы за окном выглядели до нелепости совершенными в легкой золотой дымке.

Гай прихватил с собой булочку с сыром и фляжку с кофе. Он сидел, с удовольствием поглощая булочку и глядя в окно, как поезд проезжает роскошный виадук близ Колчестера. Сверху, словно с неба, открывался вид на неожиданно ставшие маленькими поля, деревья и речку далеко внизу. Гай думал о том, что однажды станет знаменитым и преуспевающим писателем, будет путешествовать в пульмановском вагоне и закажет себе завтрак из четырех блюд. И случиться это может уже совсем скоро, а когда случится, он поведет Сюзанну Бартлет обедать в «Ритц». Она определенно того заслуживает.

Гай не чувствовал ни малейшего волнения, он был просто непробиваемо спокоен. Он в точности знал, что́ собирается сказать. И как сказать: очень вежливо, даже уважительно. А потом снова уехать. После чего отправиться прямиком к Литтонам и дать им полные гарантии того, что книга выйдет в свет без всяких неприятных последствий. Все вдруг представилось ему до нелепости простым и ясным.

И тут поезд остановился.

ММ сидела в автомобиле, слушая, как спокойно беседуют Оливер и Селия, обсуждая предстоящий день, и снова удивилась тому, как это Оливер терпит двуличность жены, ее неверность, — это просто поразительно. Вчера ММ слышала только обрывки скандала с Барти и так толком и не поняла, о чем они кричали, но Оливер явно защищал Селию. Притом очень рьяно. Как он может? ММ даже видела, как он поцеловал Селию и взял за руку, когда она появилась из своей комнаты, собираясь спуститься вниз. ММ была совершенно сбита с толку: она полагала, что идеально знает Оливера со всей его честностью, открытостью, даже щепетильностью, но тут поняла, что не знает его вообще. Она вспомнила о совете брата накануне вечером и в очередной раз удивилась. Она по-прежнему не знала, как ей поступить и стоит ли последовать этому совету. Если бы при всем его мирском прагматизме совет исходил от Селии, ММ бы это не смутило, но от Оливера…

Допустим, она последует его совету — и что тогда она скажет Гордону Робинсону? Гордый, независимый дух ММ протестовал при мысли, что нужно будет увидеться с Гордоном и сказать, что она пересмотрела свое отношение к его предложению. Написать ему письмо? Нет, это как-то глупо, к тому же письма часто задерживаются, а то и вовсе теряются. Можно, конечно, самой пойти к его дому и опустить записку в почтовый ящик, но это уж излишне драматично и даже недостойно. Позвонить Гордону она не могла, потому что дома у него не было телефона, а от звонка к нему в офис он пришел бы в ужас. Но делать что-то нужно, и инициативу она должна взять на себя. Гордону, вероятно, и так потребовалась вся его храбрость, чтобы сказать то, что он сказал. Уязвленный и отвергнутый, он, конечно, сам не придет к ней и не станет умолять изменить решение. А может, ей вообще ничего не делать? Пусть остается все как есть. Оливер мог и ошибаться. Стоит ли прислушиваться к его советам, если его собственное поведение в личных вопросах столь неадекватно?

— Джаспер, если ты не будешь готов через пять минут, я еду без тебя. Поезд отходит в десять, а нам еще нужно купить билеты. Я уже жалею, что связалась с тобой.

— Простите, сэр, но я действительно не могу сказать, в котором часу мы теперь прибудем в Кембридж. Отказала сигнализация — вот в чем дело. Но меня заверили, что остановка затянется не более чем на полчаса.

— Еще на полчаса! — воскликнул Гай. — Это ужасно.

— Сочувствую, сэр, искренне вам сочувствую. Нам это в той же мере неприятно, как и вам. На нашем участке дороги никогда не случалось никаких чрезвычайных происшествий. И безопасность пассажиров для нас превыше всего. Позвольте мне принести вам чашку кофе из вагона-ресторана, сэр? В качестве извинения от нашего руководства за задержку.

— Да, не откажусь, благодарю вас, — сказал Гай. Спокойная уверенность вдруг покинула его. Он непрестанно пытался убедить себя в том, что никакой спешки нет, что время не суть важно, но все же почему-то страшно расстроился. Ведь Лотиан может куда-нибудь уехать на выходные или еще что-то. Господи, ну почему он не подумал об этом заранее? Теперь он жалел, что не послушал Джереми и не позвонил профессору. Джереми говорил, ехать без предупреждения — это безумие, это большой риск. Ну да теперь уже поздно.

— Это миссис Уорсли? С вами говорит леди Селия Литтон. Я издатель мистера Уорсли. Доброе утро, ваш сын дома? Можно мне поговорить с ним? А… Да, понимаю. В общем… да, это довольно срочно… Вы знаете? Да, да, спасибо. Я попробую связаться с мистером Бейтсоном прямо сейчас. А вы, если Гай вдруг появится, не могли бы попросить его позвонить мне? Лондон-Уолл, четыреста пятьдесят шесть. Спасибо.

Когда зазвонил телефон, Джереми был погружен в работу. В этом году он решил предложить своим лучшим ученикам довольно серьезную программу по литературе, в которую вошли бы Диккенс и Троллоп. Ему хотелось, чтобы дети изучали произведения обоих авторов в контексте их эпохи и с учетом принципиально важных различий в их происхождении и воспитании. Это было чрезвычайно сложно. Каникулы подходили к концу, Джереми слишком поздно приступил к работе и теперь едва успевал, поэтому всякая помеха страшно раздражала его.

— Да? — подняв трубку, довольно резко сказал он.

То, что это леди Селия Литтон, не улучшило ему настроения: вся эта компания — «Литтонс», Лотиан, его кузен — была повинна в том, что он так поздно принялся за дело.

Услышав, что ей нужен Гай, Джереми еще больше рассердился. Что теперь делать? Объяснять ей? Это чрезвычайно сложно и долго. Не объяснять — вроде бы недостойно. Зато просто и быстро. Он решил пойти по пути наименьшего сопротивления.

— Мне очень жаль, — сказал он Селии, — но я понятия не имею, где Гай.

В конце концов, рассудил Джереми, несколько успокоившись и возвращаясь к Троллопу, он действительно не знает, где находится Гай. В настоящий момент.

Когда Барти проснулась, в доме стояла полная тишина. Похоже, никого не было. Она вздохнула с облегчением, потому что чувствовала полную неспособность с кем-либо разговаривать. Барти осторожно проверила свои вчерашние ощущения, как проверяют больной зуб. Потрясение и ярость от того, что она узнала о погибшем ребенке, постепенно отпускали ее, хотя поступок Селии по-прежнему представлялся ей ужасным, с чем невозможно было смириться. Барти села и попыталась обдумать все, что говорил ей Оливер: это было сделано во благо, жизнь младенца сделалась бы чудовищной и исполненной боли. Если девочка родилась на два месяца раньше срока, она бы точно не выжила, — тут Уол прав. И мама не справилась бы с ней и с ее болезнями. И все-таки Барти было больно. Страшно больно. Оттого, что ее нежная, добрая мама, которую она так любила, могла вот так поступить. Вернее, попросить об этом Селию. Но тетя Селия? Как она решилась такое сделать? Это ведь преступление, и Селия совершила его. Именно это и имела в виду Барти, когда накануне вечером угрожала обратиться в полицию. Она и теперь могла так сделать. И это было бы справедливо. Но Барти сразу поняла, что не пойдет ни в какую полицию. Какой смысл? Она принялась одеваться, раздумывая о других вещах, о которых говорил Уол, в частности о том, что она является бесспорным членом семьи Литтонов. Ей хотелось бы в это верить, но… ведь на самом деле это ложь. Может быть, они все действительно к ней привязаны, восхищаются ею, даже любят ее, но все же она не одна из них, она не Литтон. И никогда не будет принадлежать к этой фамилии. В то же время она и не совсем Миллер. Она… она никто. Эта мысль страшно удручала ее. Барти вздохнула, взглянула на себя в зеркало и принялась расчесывать волосы.