Упадок и разрушение Британской империи 1781-1997 - Пирс Брендон

Когда дело дошло до сути, как недовольно заметил Неру, министры Лейбористкой партии очень не хотели четко говорить о независимости Индии. Фактически Бевин хотел стоять твердо и объявить призыв более молодых мужчин для удержания Индии. Поэтому Неру не был единственным, кто ожидал (в лучшем случае) еще одного раунда промедления и откладывания со дня на день. Однако, как сказал идеалистичный новый министр по делам Индии лорд Петик-Лоуренс вице-королю, Лейбористская партия связана своими предыдущими заявлениями и должна достичь соглашения с Индией.

Следовало успокоить мнение зарубежных стран (особенно — США), поскольку Британии отчаянно требовались доллары для спасения ее от того, что Майнард Кейнес назвал «финансовым Дюнкерком»[2336]. Американская помощь должна быть скорее направлена на создание «государства всеобщего благоденствия» в родной стране, а не на увековечивание британского правления в Индии.

Теперь Уэйвелл сожалел, что его соотечественники утратили мужество для управления, он сопротивлялся давлению из Лондона, желавшего быстрого перехода власти. Неру тоже стал давить, и это давление усиливалось угрозами революции. Но по мере того, как вражда между группами населения кипела и вспыхивала, вице-король продолжал стремиться к избеганию соглашения, которое «погрузит Индию в хаос и неразбериху».

Однако, несмотря на желание поддерживать дисциплину, сам Уэйвелл сделал вклад в рост беспорядков. Он одобрил судебный процесс в Красном форте в Дели над наиболее виновными людьми, которые служили в Индийской национальной армии Боса. Первого обвиняли в том, что он индуист, второго — что мусульманин, третьего — что он сикх. Этот выбор жертв объединил против вице-короля все три сообщества, потому что молва превратила бунтовщиков в патриотов.

Преследования стали необоснованной серьезной ошибкой, которые, как кажется, всегда сопровождают гибель империй. Перед тем, как их прекратили делать, они вызвали распространившиеся по большой территории бунты — особенно, в Калькутте, где были убиты дюжины людей.

Беспорядки и недовольство усилились из-за роста цен, отсрочек в демобилизации и других вопросов. Недовольство стало особенно острым во время общенациональных и провинциальных выборов 1945—46 гг. Они стали пробным камнем и лакмусовой бумажкой для Мусульманской лиги. Она обладала выборными преимуществами, как предпочитаемое меньшинство, и очень значительно усилила свои позиции во время войны. Джинна подстегивал своих сподвижников к действиям. Как выразился Уэйвелл, он разжигал сознание «своих впечатлительных последователей идеей Пакистана — нового рая на земле Пророка и их единственного средства защиты от доминирования индуистов»[2337]. Очевидно, Джинна сказал, что его «нисколько не волнует, станут ли мусульмане голосовать за фонарный столб, при условии, что столб окрашен в цвета Мусульманской лиги»[2338].

Так он получил подавляющее большинство мусульманских мест и утвердил Лигу, как не имеющего конкурентов представителя приверженцев ислама. Но в столь же яростной кампании Конгресс получил свыше 90 процентов немусульманских мест в Законодательном собрании, а заодно и контроль над восьмью провинциями. Неру мог продолжать отмахиваться от Пакистана, как фантазии, но теперь Британии явно требовалось достичь соглашения, приемлемого и для мусульман, и для индуистов. Иначе приходилось рисковать гражданской войной.

Задача становилась все более настоятельной по мере ослабления власти Британии над Индией. Все больше чиновников с коричневым цветом кожи сменяли белых. Осталось всего пятьсот британских гражданских служащих и пятьсот полицейских. Процентное соотношение британских и индийских войск значительно уменьшилось. В 1930-е гг. оно составляло 81 000 против 152 000 человек, после войны — 64 000 против 389 000 человек.

Произошло несколько восстаний, наиболее серьезное — в феврале 1946 г., когда моряки начали мятеж в Бомбее. Уэйвелл предупреждал: если Конгресс начнет революцию, то он, вероятно, не сможет ее остановить. Кабинет Эттли решил: поскольку использование силы для подавления беспорядков и принуждение невозможны, необходимы переговоры. Поэтому в конце марта 1946 г. он отправил трех своих министров в Индию. Это были Петик-Лоуренс, Криппс и А.В.Александр, Первый лорд Адмиралтейства. Уэйвелл называл их «магами»[2339].

По прибытии Криппс объявил, что они привезли один единственный подарок — независимость. Но кому ее следует получать и как ее надо даровать? Конгресс ответил, что власть следует немедленно передать демократическому правительству, которое, поскольку беспорядки случались из-за британской политики «разделяй и властвуй», с успехом объединит Индию. Мусульманская лига ответила, что такой режим будет индуистской тиранией, которую может предотвратить только автономный Пакистан.

На протяжении трех жарких месяцев трое умных людей занимались мучительным делом, пытаясь удовлетворить всех. Они так полагались на Ганди и считались с его мнением, что у Уэйвелла возникло желание врезать по лысине неясно мыслящему Петик-Лоуренсу (которого неизбежно прозвали «Жалостливым Лоуренсом») дубинкой с тяжелым набалдашником. Вице-король считал махатму «злым гением» Конгресса, «чрезвычайно умным, проницательным, упрямым, властным, лживым и целеустремленным политиком».

Единственный глаз солдата горел, когда он слушал пророческие заявления мудреца. А действия Ганди, которые, в итоге, уничтожили шанс на достижение согласия, обеспечили оправдание для желчности и раздражительности Уэйвелла. Во время одного интервью, как сказал вице-король, апостол принципа ненасилия ударял кулаком по столу и объявил: «Если Индия хочет кровавую баню, то она ее получит»[2340].

Во время переговоров Неру, которого Уэйвелл считал донкихотским фанатиком, приятным, но неуравновешенным, соответствовал своему старому учителю в свирепости и резкости. Лидер Конгресса яростно нападал и клеймил Джинну, который поднял грубость на уровень политического искусства и находил проблему в каждом решении.

Кайд-и-Азам подтвердил точку зрения Конгресса на то, что он Люцифер, падший ангел индийской гармонии. Но именно Джинна принял сложный план миссии кабинета, который давал провинциям фактический суверенитет (кроме обороны, торговли, коммуникаций и международных связей), но удерживал Индостан в качестве единого целого. Это означало, что, как и предполагали и Линлитгоу, и Уэйвелл, Пакистан оказывался только фишкой, по которой можно торговаться. Его истинная ценность оставалась спорной.

Как полностью независимое государство, Пакистан с населением в шестьдесят миллионов человек не сможет защитить сорок миллионов мусульман, оставшихся в Индии. Из-за господства индуистов в Восточном Пенджабе и Западной Бенгалии Джинна опасался, что получит «тень и шелуху — покалеченный, изувеченный и побитый молью Пакистан»[2341]. Поэтому он выступал за федеральную систему, но при условии, что ее структура не окажется незыблемой.