История Дома Романовых глазами судебно-медицинского эксперта - Юрий Александрович Молин

* * *

Говоря о медицинском обеспечении императорской семьи, небезынтересно будет узнать и о работе придворной аптеки. Многие годы это подразделение Министерства Императорского Двора возглавлял многоопытный и авторитетный фармацевт статский советник А.А. Гросс. Здесь работали высокопрофессиональные специалисты. Их деятельность находилась под постоянным контролем руководства Придворной медицинской части. Об этом, в частности, свидетельствуют многочисленные Акты проверок. Так, из дела РГИА «Об общей ревизии Придворной аптеки» (Ф. 479, оп. 1, 1879 г.) узнаем, что работа фармацевтов 22–24 февраля 1879 года проверялась солидной комиссией во главе с лейб-медиками С.П. Боткиным, Ф.Я. Кареллем, Н.Ф. Здекауэром, а также заслуженным профессором химии и фармации Медико-хирургической Академии Ю.К. Траппом. «Осмотрены относительно их доброты и качеств кислоты, йод, хлор, препараты калия, натрия, железа, свинца, меди, серебра, ртути, алкалоиды, хинин, глицерин и т. д.». В качестве новых средств, только что введенных в медицинскую практику, в «Акте проверки» названы амилнитрит, камфора монобромистая, йодоформ, натрия салицилат, папаверин, молочнокислая магнезия.[211] В материальной комнате комиссией были осмотрены «корни, корки, травы, корневища, цветы, плоды семена, опий, эфирные масла, а также галеновые препараты (мази, сиропы, тинктуры, ароматные воды, уксус, эликсиры, пластыри). Все они оказались «приготовлены надлежащим образом, согласно указаниям Придворной фармакопеи».

Одним из важных направлений деятельности аналитиков аптеки с 1880 года стали систематические проверки доброкачественности воды дворцового водопровода и воздуха аппартаментов императорской семьи. Грифы «Секретно», стоящие на соответствующих распоряжениях, а также время этих мероприятий («пик» частоты покушений на жизнь Императора) свидетельствуют, что соответствующие проверки организовались спецслужбами в целях защиты жизни и здоровья Государя и его семьи. К проверкам привлекались крупнейшие специалисты по вентиляции и гигиене воздуха (барон фон Дершау, магистр химии и фармации Пель).[212]

* * *

Январские дни 1880 года на средиземноморском побережье Франции выдались удивительно теплыми и безветренными. С балкона спальни Императрицы виднелось безмятежное ласковое море. У высокого итальянского окна дворца в Ницце сидели двое – Мария Александровна и ее личный врач. Он держал руку на пульсе, который бился учащенно и неровно. Кисть была горячей, влажной, судорожно сжимавшей кружевной платочек. Беседа выдалась непростой – впервые за многие годы врач, ставший другом семьи Александра II, рискнул резко возражать намерениям пациентки.

Проведя очередное исследование состояния здоровья Императрицы, отдыхавшей в который уже раз на юге Франции, лейб-медик Сергей Петрович Боткин настоятельно рекомендовал воздержаться от возвращения на зиму в Петербург, холодный, сырой и ветреный. Беспокоил его и сам процесс переаклиматизации. В качестве компромиссного варианта врач предложил Марии Александровне дождаться теплого сезона в Крыму, в новом Ливадийском дворце. Известно, что при проектировании резиденции были использованы рекомендации лейб-медика С.П. Боткина по сооружению апартаментов Марии Александровны с целью максимальной ее защиты от ветра с моря и сильной жары, которую она переносила с большим трудом… Императрица чувствовала себя плохо – участились периоды лихорадки, удушья, сердцебиения. Особенно беспокоили Боткина появившиеся в последний год эпизоды кровохаркания, завершавшие тяжелые приступы кашля. Все аргументы лейб-медика оказались тщетными. Мария Александровна словно провидела свою судьбу, говоря, что умереть хочет дома, в России. За четырнадцать лет пребывания в стране в начале цесаревной, а затем – двадцать пять лет Императрицей, эта суровая необъятная держава стала ее родным домом, о чем она часто и искренне говорила. Видя, что аргументы бессильны, Сергей Петрович попросил разрешения уйти и низко поклонился улыбнувшейся ему на прощание пациентке. Начались сборы в дорогу…

Д.А. Милютин (1995) записал в Дневнике: «23 января. Императрица прибыла благополучно в Петербург в 4 часа; Государь с сыновьями и невестками встретил больную в Гатчине. Строго было запрещено кому-либо находиться на вокзале или во дворце, чтобы не обеспокоить Императрицу. Однако ж Э.Т. Баранов, исправлявший в отсутствие графа Адлерберга обязанности министра двора, видел больную в то время, когда ее вынесли из кареты и внесли во дворец. Приехав ко мне прямо из дворца, он говорил, что был поражен ее худобою и истощенным видом». В первые дни мая 1880 года встал вопрос о ежегодном переезде царской семьи загород, но доктора заявили, что об этом нечего и думать. Вскоре стало известно, что Император один покинул Петербург и поселился в летней резиденции. Ни для кого не было тайной, что он жил там в обществе Е.М. Долгорукой и их детей. Императрица старалась оправдать мужа в глазах окружающих: «Я сама умоляла Государя уехать в Царское, – говорила она, – этого настоятельно требует его здоровье. Свежий воздух и отдых пойдут ему на пользу, пусть хотя бы он наслаждается загородной жизнью» (Толстая А.А., 1996).

Последний месяц жизни она уже почти не вставала. Иногда тихие стоны выдавали знаки жизни в похудевшем теле. Описание последних дней жизни Государыни мы находим на страницах дневника Великого Князя Константина Константиновича, племянника Александра II, который искренне чтил Императрицу, неизменно с благоговением вспоминая о ней многие годы спустя. Запись от 15 апреля 1880 года: «…В 4 часа был с Митей у Сергея[213]. Он повел нас к Императрице. Она сидела на постели в спальне и поразила меня страшной худобой, поседевшими волосами и постаревшим, измученным лицом. Она приняла нас крайне ласково, вспоминала, что в прошлом году приехала в этот день в Крым, что я был с нею, что на завтра приехала Оля[214]… Больно слышать, как она тяжело дышит и стонет…»

22 мая: «Съездил в роту. Вернулся домой около полудня, заметил суету и испуг на всех лицах. Мой человек сказал мне, что сегодня утром скончалась Императрица. Это известие поразило меня как громом. Бросился обшивать крепом погоны, аксельбанты. Я полетел во дворец, на лестнице встретил Папа: он от Государя из Царского через посланного казака узнал о кончине Тети. Государь получил известие рано утром и в 10 ч. уже приехал в Петербург.

Вчера вечером Императрице нисколько не было хуже. В 3 ч. утра она еще звала Макушину[215] и кашляла. Затем Макушина, долго не слыша обычного звонка, вошла в спальню; Императрица спала спокойно, положив руки под голову. Макушина пощупала пульс, он не бился; руки похолодели, а тело теплое.

Она послала за д-ром Альшевским. Он решил, что все кончено. От всех скрывали смерть, дали знать Царю в Царское Село.

Около 9 часов Гаврилов, камердинер Императрицы, пошел разбудить Сергея. Ничего не подозревая, он просыпается, видит Гаврилова, который говорит “Императрица”… и крестится. Сергей опрометью побежал к матери. Мари, собираясь идти к кофе Императрицы, узнала о ее смерти случайно от обергофмаршала Грота. Императрицу оставили в том положении, как она была, до