Наваждение - Линкольн Чайлд

— Майк, давай еще, если не затруднит, — попросил д’Агоста.

— Слыхал я, — сказал Нед, принимая бокал, — будто папашка, ублюдок эдакий, лупил жену проводом. Вот она его и отравила.

Чем дальше — тем невероятнее пошли истории; хорошо хоть д’Агоста точно знал от Пендергаста, что отец Хелен был врачом.

— А вот я слышал другое, — заявил бармен. — На самом деле чокнулась жена. Вся семья перед ней тряслась, ходили на цыпочках, боялись вывести ее из себя. А муж часто уезжал. Все время где-то ездил. В Южной Америке, кажется.

— Полиция их не трогала? Никого не арестовывали? — поинтересовался д’Агоста, хотя и сам знал, что в глазах властей Эстерхази были чисты как стеклышко: никаких трений с законом, никаких крупных семейных скандалов, о которых знала бы полиция. — Там же еще сын и дочь были…

Все на миг умолкли.

— Сын такой, со странностями, — после короткой паузы сказал Нед.

— Да нет, сыну доверили речь говорить, в школе, на выпускном, — возразил Гектор.

«Прощальная речь при выпуске. Это хоть можно проверить!»

— А дочь? Она что собой представляла?

Собеседники только плечами пожимали.

«Может, в школе сохранились документы», — подумал лейтенант.

— Кто-нибудь знает, где они сейчас?

Рыбаки переглянулись.

— Я слышал, сын где-то на юге, — сказал Майк. — А что с дочерью — понятия не имею. Эстерхази — фамилия редкая. Вы через Интернет не пробовали искать?

Д’Агоста смотрел на ничего не выражающие лица. Он не мог придумать вопросов, которые не вызвали бы новый шквал противоречивых слухов и бестолковых советов. Еще лейтенант понял — с некоторым испугом, — что слегка пьян.

Он встал, держась за барную стойку.

— Сколько с меня?

— Тридцать два пятьдесят.

Д’Агоста отыскал в бумажнике две купюры по двадцать долларов и положил на стойку.

— Спасибо всем за помощь. Хорошего вечера.

— Эй, а как насчет вознаграждения? — поинтересовался Нед.

Д’Агоста неспешно повернулся к нему.

— Да, вознаграждение. Давайте я оставлю номер моего сотового. Вспомните что-то еще — конкретное, а не просто слухи, — звоните. Если информация пригодится — может, вам и повезет.

Он положил перед собой салфетку и написал на ней номер.

Рыбаки покивали, Гектор помахал на прощание рукой.

Д'Агоста, подняв и придерживая воротник, вышел из таверны в стылую пургу.

Новый Орлеан

Больше всего Дезмонд Типтон любил именно это время — двери заперты на засов, посетителей нет, каждая мелочь на своем месте. Тихий промежуток с пяти до восьми: любители алкогольного туризма пока еще не ринулись на Французский квартал, как орды Чингисхана, и не наводнили все бары и музыкальные кабачки, наливаясь до потери сознания новоорлеанским сазераком. Каждую ночь на улице раздавались пьяные голоса, вопли, ругань, лишь отчасти приглушаемые старыми стенами музея Одюбона.

В тот вечер Типтон решил почистить восковую фигуру Джона Джеймса Одюбона — самый главный предмет экспозиции.

Фигура Одюбона в натуральную величину располагалась в диораме, изображавшей его кабинет с камином; в руках великий натуралист держал перо и планшет с зарисовкой мертвой птицы — красно-черной танагры. Подхватив ручной пылесос и метелочку из перьев, куратор перебрался через плексигласовое ограждение. Он пропылесосил одежду на восковой персоне, потом взялся за прическу и бороду, смахнул метелочкой пыль с красивого лепного лица.

Тут раздался какой-то звук. Типтон выключил пылесос, замер. Звук раздался снова — стучали в дверь.

Раздосадованный Типтон опять включил пылесос и продолжал чистить, но стук стал громче. И так — каждую ночь! Пьяные недоумки, прочитав на стене мемориальную табличку, начинают зачем-то стучать. Вот уже сколько лет днем посетителей все меньше и меньше, а шума и криков по ночам все больше. Только и была передышка, что несколько месяцев после урагана «Катрина».

Настойчивый стук, громкий и размеренный, продолжался.

Типтон опустил пылесос, перелез через ограждение и зашагал к двери на едва гнущихся ногах.

— Закрыто! — прокричал он через дубовую дверь. — Уходите, а то полицию вызову!

— Неужели это вы, мистер Типтон? — раздался приглушенный голос.

Куратор оцепенел, недоуменно приподняв седые брови. Это еще кто? Среди дня посетители не обращали на него никакого внимания, да и сам он старательно избегал общения — сидел за столом со строгим видом занятого человека.

— Кто там? — спросил он, — оправившись от изумления.

— Не могли бы мы поговорить внутри, мистер Типтон? На улице довольно прохладно.

Типтон нерешительно отворил дверь и увидел на пороге мертвенно-бледного худощавого господина в черном костюме. В сумеречном свете вечерней улицы посверкивали серебристые глаза посетителя. Было в этом человеке нечто, делавшее его незабываемым, и Типтон вздрогнул.

— Мистер Пендергаст? — изумленным шепотом отважился спросить куратор.

— Он самый. — Гость вошел и коротко, официально пожал Типтону руку.

Пендергаст указал на стул для посетителей рядом с письменным столом.

— Вы позволите?

Типтон кивнул, и Пендергаст уселся, закинув ногу на ногу. Куратор молча присел за свой стол.

— Вы как будто призрак увидели, — заметил Пендергаст.

— Э-э… мистер Пендергаст, — в смятении начал Типтон, — я думал… никого из семьи не осталось… Понятия не имел, что… — Голос его стих.

— Слухи о моей кончине сильно преувеличены.

Типтон нащупал карман в жилете своей поношенной шерстяной тройки, вынул платок и протер лоб.

— Счастлив видеть вас, просто счастлив. — И снова протер.

— Взаимно.

— А что — если мне позволено спросить — привело вас к нам? — Типтон сделал усилие и взял себя в руки. Почти пятьдесят лет он служил куратором музея Одюбона и многое знал о семействе Пендергастов. Меньше всего он ожидал увидеть во плоти кого-нибудь из них. Ту ужасную ночь, когда случился пожар, он помнил, словно это случилось вчера: толпа народу, крики с верхних этажей, пламя, рвущееся в ночное небо. Типтон, правда, слегка успокоился, когда съехали уцелевшие члены семьи — его от них в дрожь кидало, особенно от странного Диогена. Типтон слышал, что тот погиб где-то в Италии. И что Алоиз куда-то пропал. Эти слухи сомнений у него не вызвали — такая семейка, казалось, обречена на вымирание.

— Я хотел посмотреть, как тут наша недвижимость. И поскольку раз уж я оказался поблизости, решил навестить своего старинного знакомца. Как нынче дела в музейном бизнесе?